Напряжение веры
Напряжение веры
28.11.2016
Последнее интервью Гейдара Джемаля
Полная версия последнего интервью Гейдара Джемаля, которое он дал казахстанским кинематографистам за неделю до своей смерти, в ноябре 2016 года. Разговор идет вокруг важных и определяющих тем: смерть, смысл, назначение ислама и т.д.
____________________________________________
Гейдар Джахидович, судя по вашей публикациям, вы следите за процессами в Центральной Азии. И в одном интервью вы сказали, что Казахстан сегодня является нестолько политическим субъектом, сколько объектом — и религиозным тоже. Страна вот уже четверть векаживет независимо. И при этом надо сказать, что в Казахстане именно сейчас религиозная ситуация меняется. С чем вы это связываете?
Г. Джемаль: Видите, процесс в исламской Умме происходит глобально. Он затрагивает все реальные центры силы, которые существуют на территории Ватан аль-ислами, то есть исламской родины.
Я бы сказал так: на территории СНГсуществует три больших центра силы. Это конечно Средняя Азия — Великий Туран, который включает в себя и Казахстан. Это большой Кавказ, который включает в себя Южный и Северный Кавказ. И третьим центром является Поволжье, который делит территорию России пополам: это тоже очень мощный комплекс, который фактически объемлет коренное население Большой России, потому что это коренное население неразрывно связано с судьбами татарского народа.
Вот эти три точки центра силы определяют процессы, которые идут на территории бывшего Советского Союза, СНГ. Но они не исчерпываются этим, потому что есть еще Большой Ближний Восток: это Пакистан, Афганистан, которые некоторым образом входят и в Центральную Азию. Есть собственно Ближний Восток: это Ирак, Сирия, где сейчас идет гражданская война, Северная Африка, периферийные территории Индонезии, Малайзии. Проблема с Китаем: Синьцзян-Уйгурский автономный район. Все эти процессы завязаны на исламские территории. Запад стремится нейтрализовать исламскую матрицу, исламскую цивилизацию. Потому что последняя носит идеологический, партийный характер.
Исламский мир выступает против финансового капитализма, ростовщичества, полицейской системы диктата. И блокирует подрывную деятельность элит, направленную на порабощение широких масснаселения земли. Мы стоим сегодня на пороге крупнейшего перехода от одного общественно-экономического уклада к другому в постиндустриальную эпоху, — когда люди часто повторяют «постиндустриальная эпоха», они, как правило, редко задумываются о том, что это означает.
Постиндустриальная эпоха означает, прежде всего, исчезновение потребительской экономики, консюмеризма, товарного производства, перевод массово востребованных работников в нетоварный режим получения мзды за свою деятельность — так сказать, «встроенности» в экономическую систему потребления. Это потребление будет безденежным потреблением. Оно будет основываться на рейтинге и результатах деятельности работников. Причем эта деятельность работников будет подвергаться не только экономическому, но и внеэкономическому принуждению, — в отличие от капиталистического прошлого. То есть она по своему типу будет приближаться к феодальному — а во многих аспектах даже рабовладельческому — статусу трудящихся. Очень многие люди окажутся просто не нужны как «живые люди», как некое экономическое бремя. Они будут лишними, и, скорее всего, им будет объявлена война: будут болезни, голод, гражданские войны, в результате которых исчезнет высокая доля ныне живущих людей и их потомков. Исламский проект выступает против этой расправы с человечеством, котораязадумана кураторами политического процесса на Западе и обсуждается в университетских кругах соединенных Штатов. Например, об этом пишет и Фукуяма: о том, что в перспективе до 80 % современного населения земли практически может быть уничтожено как «лишние» люди. Поэтому между гибелью огромных масс населения и альтернативными проектами стоит только исламский фактор — единственный, который ведет борьбу с людоедским мировоззрением ныне правящих элитных кругов. Мы прекрасно понимаем, что те люди, которые сегодня занимают звучные посты в национальных государствах, — это не более чем прислужники «большого режима», который иногда называют Империей с большой буквы — как у Негри и Хардта, которые написали книгу «Империя».
За фасадом современного интегрированного социума стоят большие кураторы этого процесса. Этот процесс носит религиозный характер — и борьба с ним носит религиозный характер. Потому что речь идет о смысловой и этической стороне истории: как эта история будет проходить, будет ли она завершаться, будет ли она продолжаться… Это содержательная сторона процесса.
Исламский фактор — единственный фактор, который оказывает сопротивление. Раньше на эту роль претендовал социализм, марксизм, который пытался создать общество без эксплуатации, «основанное на принципах справедливости, адекватного справедливого распределения благ» и т.д.
Но это была материалистическая доктрина, которая рассчитывала ценности, исходя из материалистического понимания истории. То есть она упиралась как бы в такую «физическую» стену, сложенную из конкретных вещей, которые можно использовать, съесть, понюхать, пожевать, выбросить. Это тупиковый путь, потому что он обессмысливает человеческий статус и человеческое назначение на земле. Поэтому, я думаю, совершенно нормально, что марксизм обанкротился как противостояние финансовому капитализму: он сам в значительной степени был порожден идеями финансового капитализма. Это был государственный, финансовый капитализм такого смешанного плана, где некоторые этические моменты были перемешаны с откровенным либерализмом. Если почитать «Манифест Коммунистической партии», написанный Марксом и Энгельсом и подтвержденный Первым Интернационалом, то мы обнаружим просто откровенную декларацию чистого либерализма, исходящую от английских либеральных мыслителей. И идеал их тоже либеральный: то есть «расцвет индивидуумов», свободный союз «творческих креативных личностей» и т.д. Это все носит тупиковый характер. Либерализм покрывает как крайне правый фланг — вплоть до фашизма, так и крайне левый фланг — вплоть до чистого троцкизма.
Гейдар Джахидович, но тот ислам, который сегодня мы видим — радикальный, политический ислам — он тоже пугает на самом-то деле. То есть, во всяком случае, считают это исламом…
Г. Джемаль: Кого он пугает?
Он пугает общество, пугает людей…
Г. Джемаль: Никакого общества не существует — существуют правящие классы. Существуют элиты, которые конечно хотят оставить контрольный пакет акций за собой. Конечно они хотят быть наверху, править, забирать львиную долю. И на этом пути они готовы уничтожать всех, кто критически относится к такой структуре социума. Они естественно будут всегда называть всех, кто выступает против сложившегося порядка вещей,«террористами». Но это не значит, что мы должны следовать за пропагандой правящих кругов в ту «черную дыру», которую они перед человечеством открывают. Экстремизм — это механизм истории: история всегда движется через экстримы, через крайности. Крестовые походы — это крайность. Революция — это крайность. Феодальные войны — это крайность. Казнь Карла Стюарта — это крайность, казнь Людовика — крайность. Расстрел Романовых — крайность. История движется только через крайности.
И то, что сегодня показывают в той же Сирии, когда они обезглавливают людей, — это тоже крайность?
Г. Джемаль: Ну, во-первых, я не уверен, что так они уж обезглавливают. Потому что то, что нам показывают… я, например, не видел ни одной реально отрезанной головы. Я видел только имитации, которые гораздо эффективнее продемонстрированы в сериалах типа «Игра престолов» — там отрезают голову с бОльшим мастерством. Чисто студийные постановки. Это один момент. Второй момент: мы можем легко обратится к примерам в так называемом «цивилизационном» пространстве мира, в «цивилизованных уголках», где преступление против человечности совершается с гораздо большим размахом. Если взять только не спровоцированные террористические бомбежки — подчеркиваю:террористические бомбежки — мирного населения в Сирии, Ираке, Йемене, Сомали — десятки, сотни людей погибших измирного населения, — то на этом фоне несколько казненных сбитых летчиков или сотрудников ЦРУ — это вообще смехотворно. Об этом даже не стоит и говорить. Те, кто казнены — это преступники, на них кровьженщин, детей, стариков. Поэтому даже обсуждать это бессмысленно.
Гейдар Джахидович, у нас много, очень много молодых уходит сегодня в Сирию воевать. Очень много. Например, мы столкнулись с конкретными людьми, с конкретными семьями, где ушли молодые люди с семьями — с пятью, шестью детьми от полутора до двенадцати лет. Это на самом деле. И мы столкнулись с людьми, которые отказались от своих родителей, — конечно, я понимаю, что «вера больше чем нация», — но при этом этим людям в нашей стране… От чего они как бы отказываются? Это такие «павликиморозовы» от веры, получается? Потому что они отказываются от родины, они отказываются от родителей своих.
Г. Джемаль: Почему они отказываются от родины?! Нет, они не отказываются от родины. Они идут сражаться за родину — просто идут в те уголки, где это реально делать. Павлик Морозов занимал какую-то позицию на своем месте. Он же не ехал в республиканскую Испанию. Потому что он до нее как бы и не дожил. Если бы дожил, поехал бы в 36-м году воевать за республиканскую Испанию против Франко. Но у него был свой участок в его время. Нельзя сказать, что Павлик Морозов игнорировал нужды испанского народа. Нет. Я думаю, что там, где он бросил вызов своим родственникам, он имел в виду интересы, в том числе, и испанского народа, и российского. Просто это вопрос конъюнктуры и гармонии ситуации. Люди идут сражаться там, где у них есть возможность. Они, согласно исламской традиции, наносят удар по ближайшему противнику. Они не ждут, когда сложатся какие-то обстоятельства, в результате которых их действия будут приняты, оправданы, получат «печать» откуда-то сверху. Нет, они действуют исходя из ближайшей цели. Если все будут действовать как Павлик Морозов, встав на пути своих родственников, одержимых жадностью и низшими, социально-шкурными побуждениями, то тогда, возможно, у человечества появится шанс. В конце концов, мусульман сегодня полтора миллиарда.
А ведь когда мусульмане вышли за пределы Аравийского полуострова, их было всего несколько тысяч. И перед ними было несколько сверхдержав — Византия, Сасанидский Иран, Китай, — и они прошли вплоть до Тихого океана, от Атлантического до Тихого океана. Всего несколько тысяч человек. И огромное количество людей, которых они встретили по дороге, превратились в них самих: приняли ислам. Даже те, кто первоначально были крайне против, ибо они были инкорпорированы в языческое сознание неизмеримо и даже, может быть, в большей степени, чем сегодняшние постмодернисты, которые ни во что не инкорпорированы, ни во что не верят, кроме телесного комфорта. Тогдашние люди были инкорпорированы в свою традицию, и значительная их часть, если не большинство, пришли в ислам. Ведь надо подумать и представить себе, чем был религиозный мир, допустим, на уровне 623—632 годов. Это был христианский мир. Это была Византия, Египет был христианским, Ливия была христианской, Эфиопия была христианской, Судан христианский — все это пространство было христианским. Марокко, Мавритания, где жили берберы, которые исповедовали иудаизм. Сирия, Ирак были христианскими. Ираннаполовину был зороастрийский, наполовину христианский. То есть 90 % нынешних мусульман имеет христианских предков.
Они все приняли ислам. О чем это говорит? О колоссальном моральном превосходстве вновь появившейся силы — ислама. Потому что ислам бросал тот же самый вызов, что и сейчас. Он был против правителей. В Коране есть аят, идущий от Всевышнего, который говорит: «Мы установили во всех селениях правителей преступниками, которые интригуют во имя своей власти. Но они пока не знают, что они уже проиграли». Вот, то есть Коран прямо называет правителей всех селений преступниками. Это — делегитимизация правящего класса, произнесенная Всевышним, произнесенная Творцом. На этих основаниях, собственно говоря, мы не можем судить политический ислам с какой-то такой вульгарно-криминальной точки зрения. Даже по профаническим установлениям ООН народы (по Уставу ООН) имеют право восставать против тирании. У них есть законное право на бунт против тирании.
Запад осуществляет тиранию конкретно: врывается в чужие дома и уничтожает там людей, потом объясняет, что причиной вторжения были ими изобретены и придуманы, высосаны из пальца, как «оружие массового поражения» у Саддама Хусейна. За эту пробирочку, которую Пауэлл показывал на Ассамблее ООН, отдали жизни сотни тысяч иракцев. А там была чистая вода. Это военное преступление, за которое в Нюрнберге вешали. То есть по правилам Нюрнберга весь политический и руководящий слой Запада должен быть повешен — по приговору суда. Я считаю, что здесь не может быть двух мнений.
Последние три года у нас все время говорят о терактах на исламской почве. Последний у нас был в Актобе, например, в июне этого года: они пытались что-то там захватить. И все говорят, что это криминальная на самом деле сфера, они прикрываются религией, и нет совершенно информации по этому поводу…
Г. Джемаль: Для того чтобы дать какой-то конкретный ответ, нужно изучить вопрос вглубь. Возможно, это постановки, осуществленные спецслужбами для того, чтобы изменить правовое поле под влиянием таких актов. Многие изменения произошли после подобного: «красная кнопка» угрозы террористической опасностисменила «желтую» — появились права у силовиков по изъятию личного автотранспорта, обыски, не санкционированные судом и т.д. То есть правовое поле изменилось. Ради этого силовики идут и на большее преступление и постановки, подмены, чем то, что мы видели.
Но тем не менее у нас появилось очень настороженное отношение к исламу…
Г. Джемаль: Ну это пропаганда. Кто-то относится настороженно, а кто-то, как вы справедливо упомянули, идет в Сирию, несмотря на всю эту пропаганду.
А вы это одобяете?
Г. Джемаль: Я одобряю борьбу с произволом и тиранией. Это основа основ. Если человек не борется за свою свободу, он вообще не человек.
Гейдар Джахидович, мы все-таки знаем, какой год по хиджре: мне кажется, ислам на самом деле переживает свое средневековье. И мы знаем, каким было христианское средневековье. Там были какие-то ужасающие вещи, но при этом был взлет. Был взлет именно гуманитарный. Мы пока здесь не наблюдаем взлетов, да? То есть мы наблюдаем только сторону, которая пугает практически весь мир.
Г. Джемаль: Я не вижу, чтобы она, эта сторона, пугала весь мир. Я вижу размежевание, очень жесткое размежевание между различными идеологическими потоками. Причем те, кто боятся ислама, на поверку оказываются в меньшинстве. Я как-то раз присутствовал на круглом столе в «Российской газете» — это официальная газета парламента и правительства. Там были курды, которые просили поддержки для Кобани, курдский совет. Я с несколькими депутатами Думы участвовал в этом обсуждении. Там было сказано много глупостей, но последний выступавший молодой курд сказал: «В мире столько несправедливости, что сегодня по крайней мере три четверти Земли готовы поддержать Исламское государство». Сделал паузу и после этого добавил: «Поэтому мы должны бросить все силы на его блокирование и уничтожение». Я говорю: подождите, подождите, то есть вы выступаете на стороне несправедливости? Вы только что сказали, что подавляющее большинство населения Земли готово поддержать борьбу с этой несправедливостью на стороне Исламского государства. И потом вы говорите, что надо срочно помочь тем, кто эту несправедливость творит, получается? Но он ушел от ответа. Tму казалось очевидным, что поддержка несправедливости — более важная задача, чем борьба с ней, потому что борьба с ней нарушает статус-кво. А статус-кво абсолютно важен — он гораздо важнее, чем борьба за правду.
Почему? Потому что статус-кво — это Иблис, это Сатана. Как раньше говорили суфии: «Султан — тень Аллаха на земле». Это кощунство, потому что у Аллаха нет тени. Зиллият — тень по-арабски. У Аллаха не может быть тени. Тем более в виде султана. Но то, что султан — тень Иблиса на земле, это совершенно точно. И Иблис как Великое Существо, как совокупность зла, он для таких людей, как этот молодой курд, представляется наивысшей ценностью. Потому что он дает благо. Что он дает? Он дает свет, он греет, это солнечное существо, Люцифер, Ормузд.
Падший.
Г. Джемаль: Падший в конце. Пока что Всевышний позволил ему соблазнять Адама и адамитов до Дня Воскресения и Суда. Как Иблис сказал: «Я буду заходить на человека спереди и сзади, слева и справа. И сбивать его с Твоего пути». На что ему Творец сказал: «Действуй». Так что сегодня Иблис получил «мандат на хозяйствование», согласно Священному Писанию, и мы это видим. Для такого человека, как этот курд, — это наивысшая ценность, это добро. Потому что это солнечное существо, это SolInvictus — Непобедимое Солнце, в которое верил император Константин, введший в Византию христианство как официальную религию.
Христианство как раз является концентрированным выражением культа Иблиса, культа Сатаны. К сожалению, христианство использует личность библейского пророка Исы (алейхисалям) в качестве одной из масок Люцифера, и является просто версией такого реформированного зороастризма. Поэтому и идет столкновение цивилизаций. Когда мы боремся с крестоносцами, мы же боремся не с альтернативной версией монотеизма — это вообще не монотеизм. Мы ведем борьбу против синкретической псевдорелигии, которая осуществляет культ SolInvictus, культ Непобедимого Солнца. Если бы император Константин не считал, что христианство является версией его митраистского, солдатского культа, который он исповедовал, — он бы никогда не пошел на открытие христианства в качестве официальной религии Византии. Пошел на это, потому что он понимал, что это одно и то же. Зороастризм и христианство — это одно и то же.
Даже день рождения Митра приурочен к «рождеству» Исы (алейхисалям), 25-го декабря. Это день рождение Митра. И день рождения Иисуса. На митраитских иконах мы видим юношу в белых одеждах, который возвращает отбившегося ягненка в стадо, несет его на плече. Это древнехристианская икона, она же является митраисткой иконой. На эту тему есть очень глубокие, серьезные исследования, написанные западными учеными. В первую очередь англичанами, что интересно. Поэтому эта борьба носит глубоко этический характер. Ее нельзя рассматривать на уровне газетных публикаций, отрезанных голов и всех этих студийных перверсий. Тем более, я говорю, если посмотреть на преступления, совершенные западными военными в тюрьмах типа Абу Грейб или Гуантанамо, то пропадает всякий интерес к тому, чтобы возмущаться деяниями ИГ.
Кто-то из официальных лиц позавчера давал интервью и сказал, что до Сирии, до Ирака никакого ИГИЛа не было, вообще ИГИЛ не существует как бы, и что ИГИЛ это просто выдумка.
Г. Джемаль: Нет, я бы не сказал, что ИГИЛ выдумка. Существует всегда пул людей, которые готовы пожертвовать жизнью, чтобы остановить западную военную и финансовую машину. Они всегда есть, они могут назваться ИГИЛ, могут назваться Аль-Каидой, могут назваться Нусрой, — они есть. Знаете, в любом движении 10 % — пассионарии. Вот, допустим, идет точечная застройка в центре города — 100 человек выходят с протестом: не надо уничтожать детский сад, детскую площадку, не надо здесь ничего строить. 90 человек выйдет с плакатами, а 10 человек из этой сотни будут бить камнями стекла в бульдозерах, против них бросят ОМОН. А из этих десяти один пойдет еще дальше. То есть 1 из 100 станет на позиции радикальной, летальной конфронтации. Если представить себе полтора миллиарда, то 1 % — это 15 миллионов. 15 миллионов людей, готовых к радикальной конфронтации, снесут к чертовой матери все частные военные компании и все структуры, которые выставили правящие элиты для того, чтобы сохранить контроль над историческим процессом.
Скажите, пожалуйста, вы считаете, что вот все это массовое, такое радикальное, политическое, скажем, движение, которое набирает сегодня темпы у нас в Казахстане, — это естественный путь или все-таки он искусственно подогретый?
Г. Джемаль: Он естественный, потому что он был всегда.
Почему он естественный? Ведь не бывает, что люди были сами по себе и вдруг они как-то стали вот в эту сторону эволюционировать. Они же абсолютно были внеУммы, скажем так, они были вне исламских ценностей совершенно.
Г. Джемаль: Рано или поздно они же должны туда прийти. Все были когда-то немусульманами: 1440 – 1450 лет назад мусульман не было как таковых. Но, согласно Корану, были ханифы, то есть те, кто стояли на платформе Авраама— Ибрахима (алейхисалям), исповедовали чистый монотеизм такого кристально химического типа. Но они не были мусульманами в практическом смысле. Потом проповедь нашего Пророка (саляЛлахуалейхивасаллям) создала ядро, от которого волны распространились в разные стороны. Появился джамаат, потом — Умма.
Они вошли в это исламское пространство. Туда вошли самые разные люди: бывшие купцы, бывшие уголовники, бывшие ученые, бывшие поэты, бывшие водители караванов. Но они все стали одним и тем же. Они все стали сподвижниками, готовыми жертвовать своей жизнью. И они были чистым золотом. Несколько тысяч, которые превозмогли ход Истории. Повернули его так, что гром от этого поворота слышен и сегодня через полторы тысячи лет и все набирает силу. Это процесс естественный и он равен чуду, это историческое чудо. Почему Коран называется чудом? Мусульманин, если его спросить: «А где ваши чудеса? Вот Иса (алейхисалям) превращал воду в вино. Где ваши чудеса?», — ответит: «Коран». «А в чем его чудо?». Ответ на это очень прост.
Пророк сообщал аяты на чистом арабском языке, который он не знал. Он говорил на арабском языке той племенной среды, которая существовала вокруг него. Это был малограмотный испорченный арабский язык. А Коран низведен на языке Исмаила, сына Авраама, которому был открыт арабский язык в 13 лет. Это было Откровение — открытие арабского языка ему. В 13 лет он получил низведение арабского языка во всей полноте. Не было арабского языка до этого момента. Но от Исмаила до Мухаммада (мир им обоим) прошло 3000 лет. Пока арабы бегали по пустыне эти 3000 лет, запертые в этой банке Аравийского полуострова, — за это время язык очень деградировал. И этот язык, на котором был низведен Коран, нужно было объяснять людям, которые его наполовину не понимали.
Но они также знали, что его точно также изначально не понимает и тот, через кого он передается. Поэтому Аллах и говорит в Своем Святом Писании: «Пусть кто-нибудь из них приведет хотя бы один аят, подобный твоему». Имеется в виду не содержательная часть — имеется в виду формальная часть. Если я не знаю языка Пушкина, как я могу импровизировать на тему «Евгения Онегина»? А тут человек, который не знает этого языка, приводит стансы из «Евгения Онегина» и расшифровывает их слушателям, которые почти ничего не понимают. Это чудо. Говорить на неизвестном языке — это чудо. Поэтому Коран называется чудом. Именно это произвело такое страшное неизгладимое впечатление на аудиторию. Потому что они просто видели, что аяты извлекаются из глубокой ночи времен. Из 3000–летней давности откровения Исмаилу. Вот.
Сегодня наши спецслужбы и правительство все время говорят, что «ИГИЛ — это спецпроект ваххабитов, салафитов». То есть вы хотите сказать, что это не влияние извне, а это естественный внутренний, глубокий такой процесс, который идет сам по себе? Из недр «народного сознания»?
Г. Джемаль: Ну как можно повлиять на «недра народного сознания» извне? Не было такой революции, которая бы шла извне, — поддержка, может быть, была, потому что есть конъюнктура.Сейчас даже Великую французскую революцию 1789 года считают продуктом деятельности британской IntelligenceServices. Ну это смешно, знаете. Конечно англичанам, возможно, было выгодно чисто в конъюнктурном плане. Но потом стало очень невыгодно, потому что благодаря Французской революции отделились американские колонии, англичанам набили морду и в результате поставили их на второй план в общем раскладе сил. То есть Французская революция, может быть, на секундочку упразднила мощь Бурбонов, которая была в конфронтации с Лондоном, но она выдвинула Наполеона, она поставила Англию на грань поражения, уничтожения. Она создала Соединенные Штаты, она превратила континентальную Европу в оппонента Великобритании. То есть она принесла гораздо большие неприятности англичанам, чем выигрыш. Может быть, они этого не знали и поэтому поддерживали, но что они 25 миллионов французов сумели перепрограммировать — это конечно смешной разговор. Французы взбунтовались потому, что ресурс Бурбонов был исчерпан. Ресурс абсолютистского монархического государства был исчерпан. И, собственно говоря, за революцией стояла, если уж на то пошло… Кто ее организовывал? Ее организовала Церковь. А Церковь всегда била по шапке или по короне монархов. Аббат де Сиес с его «третьим сословием», который сказал: «Кем было третье сословие? Ничем. Чем оно должно стать? Всем». Вот церковь рулила этим процессом, потому что церковь напрямую управляет буржуазией, а не аристократией. Аристократия всегда стремится к эмансипации от Церкви, а буржуазия всегда лежит под Церковью. Вот эта буржуазия снесла абсолютистское государство, а не «английские спецслужбы».
Кто именно в нашем, казахском, пространстве атакуетустои? Кто заинтересован? Потому что на самом деле происходит, я думаю, очень большая ломка традиции, ментальности… То есть на самом деле идет большое переформатирование, да?
Г. Джемаль: Ну, вот смотрите.Ислам возник в 622 году как целостная система, он является четко отполированным закрытым гештальтом. У него есть определенный вектор, направленный против народных адатов, фольклора, всяких «гусейн-гуслия», всяких бородатых мистиков и астрологов. Это некая такая беспощадная логика, безмерно превышающая логический потенциал, скажем, немецкой классической философии. Она имплицитно содержится в Коране — она еще не выведена, не развёрнута, но дело за этим станет, это будет сделано. Это огромная система интеллектуальная, которая отрицает субъективизм, психизм, личный домысел, культ идолократии, культ тагута, всякую фиксацию на внешних признаках, всякого рода ложный символизм. Это закрытый гештальт, он возник сразу, одним махом. Не совершенствовался, не полировался, не отрабатывался. Просто возник, как рождается ребенок — с руками, ногами, ушами, целиком. Глаза у него не появляются в ходе его развития по пути в детский сад, уши тоже не отрастают в школе — он рождается с ушами, с глазами, со всем. Просто потом, со временам, у человека выпадают зубы, он портит себе печенку. Но лечиться-то он может. Если он хорошо правильно лечится, проходит детоксикацию, у него восстанавливаются первозданные функции, то есть он возвращается по максимуму к тому состоянию, в котором он появился на свет.
Люди начинают отвергать адаты, начинают отвергать зависимость от старейшин: культ старости, геронтократия признается ложным культом, его отбрасывают. Вот, например, махр. Женящийся дает приданое невесте. Каким образом это превратилось в калым, когда он выкупает невесту у ее родителей? Он должен деньги давать жене. А он дает деньги родителям за то, что они для него вырастили вот эту дочку, он ее покупает. Это неправильно, это противоречит шариату. На каком-то этапе появляются люди, которые говорят: «Мы не хотим калым, мы хотим шариатский махр». Деньги должны составлять приданое невесты, ее страховку на случай семейных неприятностей, развода. Они отбрасывают этот адат калыма. Утверждают махр как шариатское восстановление…
Вначале 20-го века была такая, вы это лучше меня знаете, тюркская ветвь, которая модернизировала как-то ислам. Именно тогда во многих медресе Оренбурга, Уфы, Казани, учились наши люди. Это цвет был нации, которые получили именно богословское образование. Сейчас же не происходит ничего такого, происходит только какое-то… Это может быть, время такое: только воинственный дух, агрессия…
Г. Джемаль: Это самое главное. Физическая конфронтация с миром несправедливости — это самое главное. Это главное достоинство ислама — никто больше не может взять на себя это. Никакие европейцы, никакие американцы, даже левые латиносы — они перед джаггернаутом большого социума, перед тагутом они никто и звать никак. А мусульмане благодаря своей вере, иману, бросают этому вызов. Не боятся ничего, кроме Всевышнего. А Всевышний, как сказано в Коране, не подобен ничему, Он находится вне аналогий, вне сравнений, то есть не было похожего на Него никого. Он является как бы чистым нерасшифровываемыммраком невозможного, которое можно описать только молчанием.
И люди утверждают вот это, что находится вне их опыта, вне их сознания, вне их реакции, вне их диалога с этим, — они утверждают это как абсолютно важный, наиважнейший центр своего существования. То есть они берут то, что для них как бы не существует, и говорят: вот это есть для нас предел, ось, вокруг которой мы вращаемся. Это подвиг воли, интеллектуальной воли. Это есть вера. Есть в традиции так называемые 72 ступени веры — уровни, когда человек совершает некий акт, в котором выявляется его вера. Вот самый низший, самый первый — это когда человек идет по дороге и видит, что на ней лежит камень (даже, может быть, не мешающий проходить), но он берет этот камень и перетаскивает в сторону, отбрасывает его с дороги, чтобы она была чистой. То есть он вкладывает усилие, которое по-арабски называется «джахд», откуда происходит слово «джихад». Он совершает усилие, он мобилизует свою веру для того, чтобы напрячь мускулы и отбросить камень с дороги. Самый низший вариант, а их — 72. На последнем этапе человек жертвует своей жизнью сознательно. Это религиозная доктрина, которая учит восхождению по лестнице непрерывной мобилизации духа, которая делает из человека сверхчеловека. Решает уравнение, в котором ничтожная часть Святого Духа — «Рухуллах», божественная искра, вложенная в Адама, — побеждает колоссальную мощь инерции, которая присуща субстанции, глине. Бесконечная глина терпит поражение в столкновении с Духом. Это и есть то уравнение, которое определяет смысл существования.
Вы рассуждаете с точки зрения Абсолюта, каких-то абсолютных вещей. Вы не берете в расчет конкретные судьбы, конкретно людской мир.Получается так, что победит в итоге абсолютное добро, победит вера… Мы просто имеем дело с конкретными людьми, с конкретными семьями, которые поехали, например, в ту же Сирию с маленькими детьми: я слушала человека, который поехал с женой туда, он был в Вазиристане. Для него последней каплей стало, что его жену предложили уже в жены амиру другому, местному. Огромное количество таких трагедий: у нас пятнадцатилетние девочки сегодня уезжают, двенадцатилетний парень уехал. Это та самая глина, то есть двенадцатилетние ребята, пятнадцатилетние ребята, которые становятся глиной, и они мало что понимают. Мне кажется в этом смысле, что это просто…
Г. Джемаль: Смотрите, есть несколько потоков реальности. Есть нарушение шариата, потому что мы действуем в человеческом пространстве. Человек — это существо слабое и заблуждающееся, оно склонно к нарушению закона, даже шариатского. Есть человеческий процесс. Человеческий процессраспадается на, так сказать, пиксели. Это такие картинки, в каждом из которых запрограммирован свой экзистенциальный гештальт, который может больно бить по судьбе, по пальцам, нести с собой искажение. Но тут есть разные уровни. Если мы не соотносим человеческую судьбу с «Абсолютом» (условно «Абсолютом» — в кавычках), если мы не соотносим «Абсолютный минимум» с «Абсолютными максимумом», то мы просто теряемся в хаосе и в абсурде: тогда все бессмысленно, тогда все — абсурд. «Двенадцатилетний парень уехал — он ничего не понимал, он кусок глины, он запутался», «еще кто-то уехал, у него отобрали жену»… Если мы не видим в этом конфликта идеала и искаженной практики — конфликт, который должен быть преодолен на шариатской основе, если мы видим, что все это поток случайности, бессмысленности, тогда все ни к чему. Но тогда и их судьбы, и их жизни тоже ни к чему. Чтобы оправдать и искупить их жизни, мы должны видеть в них стержневой смысл, коррекцию. И тогда случайное и второстепенное отходит на задний план.
…Представьте себе, что вы прыгаете с яхты в бушующий океан, вас подхватывают волны, кружат, топят. Это то, что происходит с людьми, когда они оказываются в реальности, в подлинной реальности. Реальность жестока. Она не собирается придерживаться высоких правил. Она стремится задушить и уничтожить высокие порывы, благородные побуждения. Но это не значит, что ей надо уступать, капитулировать перед ней. Надо идти до конца всегда.
Несмотря ни на что?
Г. Джемаль: Ну а на что можно смотреть?! Только то, что не имеет никаких аналогий, непостижимо, воплощено в трансцендентном субъекте Всевышнего — только оно имеет смысл и только оно утверждено как стержень. И бояться можно только Его, считаться только с Ним. Все остальное — это детские фигурки, игрушки, пластик, глина. Все люди смертны. Как преодолеть эту смертность? Только апелляцией к Тому, Кто выше всего.
Есть ощущение того, что мы, живущие в этой стране…страна в целом не является даже игроком. А является она чьей-то…
Г. Джемаль: Потому что она легла под Москву, страна, в 91-м году. Потому что Мировой Порядок объявил Москву координатором процессов на СНГовской территории, и Казахстан на это пошел, отказался от ядерного оружия, от массы других вещей — признаков суверенитета. А потенциал Казахстана, я думаю, даже выше, чем в Узбекистане, несмотря на то, что Узбекистан вдвое превосходит по населению.
Вы имеете в виду потенциал какой?
Г. Джемаль: Человеческий. Человеческий фактор. Казахи — это люди, свободные внутренне. Но потенциал у них более свободный, чем у узбеков, которые «выварены» в своей тарикатской дисциплине, жестко подчиняются устазам и шейхам. Поэтому они, когда их киргизы резали в Оше, ждали какого-то телефонного звонка, разрешающего им сопротивляться. А киргизы не ждали никаких звонков, они самоорганизовывались на улицах и делали что хотели. Потому что одни являются оседлыми городскими… Ну, не будем их обижать, скажем так: работниками, производящими материальные ценности, гнущими мокрые спины, — а другие являются кочевниками, носителями волевого порыва.
Теперь неприкаянными, которые выразили другую свою противоположность: тогда они были воинами, а сейчас — безвольные неприкаянные люди.
Г. Джемаль: Казахи?
Да.
Г. Джемаль: Ну, это временная полоса. Главное — субстрат. Глина может быть чистой, хорошей, может быть грубой, смешанной с песком. Это перманентные свойства. Я уверен в будущем Казахстана.
А в каком будущем? Это будет исламское будущее? Какое?
Г. Джемаль: Оно конечно будет исламское. Казахстан будет средоточием пространства, которое мы называемая Великий Туран. Как я сказал в начале: Великий Кавказ, Великий Туран, Великий Урал,Идель-Урал. Три центра. Вот эти три центра будут тем треугольником, который спаяет Евразийское пространство воедино. Туран и Кавказ — это крайние опорные точки треугольника. Урал — вплоть до крайнего Севера — это вершина треугольника. Вот на базе этих трех колонн и будут строиться структура будущего пространства. Туран очень важен, потому что его населяет примерно 70 миллионов человек. Здесь есть очень хороший технологический, научный, промышленный задел. И не надо забывать, что Мавераннахр всегда стоял в цивилизационном авангарде. Потом его задвинули в угол в 18-м, 19-м веке. Перед походами Кауфмана и Скобелева Туран стал далёкой периферией, за которую спор вели Петербург и Лондон. Но значимость Турана вернётся, потому что это Исламский ресурс — человеческий, технологический.
Туран будет возвращен в геоэкономику большой Уммы. И Казахстан будет играть стержневую роль — более важную, чем Узбекистан. Хотя узбеки, конечно, сильно вложились в цивилизационную поддержку самих себя. Я помню, заходил в книжные магазины на территории Таджикистана — там, в пограничье, 90% книжек было издано на узбекском языке. Там были переводы кристаллографии Ферсмана, высшей математики Смирнова, Толстой и Достоевский на узбекском языке. Огромные деньги вкладывались в то, чтобы узбекам дать высокий культурный статус. А таджикские книги в таджикских магазинах были на серенькой бумажке изданные мягкие фельетончики из газет. То есть таджикам было наплевать на свой культурный статус, на свою роль.
У меня есть знакомый математик, который входит, по официальным каким-то данным, в сотню лучших математиков. И он говорит: «Постоянно езжу на какие-то исламские конгрессы ученых: нет у нас ученых в мусульманском мире». То есть он себя не считает таким уж мусульманином при этом. Да, по традиции… то есть он не из тех людей, которые соблюдают все эти столпы, намазы делают… Но конечно традиционно себя считает мусульманином. Он ездит по миру, у него есть опыт жизни за рубежом. Он мне говорит: «теперь понимаю, что мы, находясь в исламе, далеки от цивилизации, мы далеки от знаний, мы не совершили ничего». Он все время говорит: «Мы называемся религией знаний. И где при этом наши Нобелевские лауреаты?»
Г. Джемаль: Ну вот видите, человек абсолютно заражён искаженным взглядом на действительность. Почему мусульманин как носитель знания должен играть по правилам нобелевских лауреатов? Почему формулы знания, выведенные скандинавскими академиками, должны определять то, что делается в головах Уммы? Да, мусульмане держатся в стороне от всего этого — совершенно ложного пути, где прыгают от «ньютоновского яблока» к «черному коту Шрёдингера». Но эти правила игры — не наши. Потому что западная технология мысли основана на Платоне и неоплатонизме, на Аристотеле — сегодня, как и 2000 лет назад. Появился, правда, постмодернизм — но это ничего не меняет. Это доктрина всеобщего космического тождества. Тождества всего всему. А доктрина ислама строится на концепции нетождества. Творец как принцип нетождественен Сущему, противостоит Сущему. Это противостояние непостижимо, но оно открыто. Пока еще знания, основанные на этом принципе, не выведены наружу, не сформулированы. Но будет новая физика, она будет построена на совершенно других принципах: физика, которая будет определяться геометрией, потому что, как вы знаете в западной системе наук, в эпистемологии, физика, химия иматематикаразделены. Алгебраические операции совершаются в некоей пустоте, в некоем вакууме.
Физика фактически сводится, по большому счету, к сопромату. Исламская физика рождается из концепции геометрии, геометрической концепции множества. Множество есть самое важное представление о единстве энергии и вещества. Этой концепции не существует в западной системе идей. Однако она потенциально содержится в коранических текстах. Все это будет создано — просто у вашего знакомого ложный подход: он хочет, чтобы его судили, давали ему статус, увенчивали лаврами по правилам игры, которые существуют вне ислама и созданы не мусульманами.
То есть правы те мои знакомые, которые перестают сейчас играть на национальных инструментах, музыкальных? Они перестают заниматься кино. Они говорят: «Все это ширк. Не надо этим заниматься». Вот они сейчас перестали рисовать картины, они все ушли целиком в ислам, то есть они как бы ждут, когда придет то самое время, когда это приобретёт другие формы. Вы думаете это так?
Г. Джемаль: Правильно ждут. Ширк — это то, что делает из человека глиняную куклу. Освободиться от этого? Да. На этом пути надо слить то, что называется культурой. Потому что культура — это невроз. Очиститься от этого, вернуться к остроте непосредственно экзистенциального переживания, фундаментальной остроте.
Вот что такое фюзис — физика, да? Это очень интересное слово. Греческое слово фюзис — это blooming, это рассвет. Это когда вот пробиваются из семени вот эти токи и раскрываются лепестки — вот это фюзис, рассвет. И фюзис находится у истоков самого Бытия.
Хайдеггер пытался выйти вот на это, на переживание фюзис. Но это нельзя сделать через культуру, это нельзя сделать через Платона, нельзя сделать через платоновскую идею архетипа и отражения внизу, аналога. Потому что фюзис уникален, он разов…
Когда ты сталкиваешься с моментом истины в своем существовании — предельным моментом, когда ты испытываешь невыносимую боль, которая предшествует твоей смерти, в этот момент ты контактируешь с черным, бессмысленным и вместе с темсамым важным ядром реальности, дальше которого уже ничего нет. Оно бездонно, но предельно. Вот культура здесь — не «костыли» и не помощник. От всего этого надо освободиться, чтобы тебе зубы либо сожгло, либо обледенило конкретностью вот этого укуса в сердцевину реальности.
И что тогда это будет?
Конец записи…