14 лет назад, 17 августа, российское правительство объявило о дефолте, который стал внешним проявлением экономического кризиса, возникшего из-за огромного госдолга страны, строительства финансовой пирамиды ГКО, низких цен на сырьё и ряда других факторов. В последнее время говорят о том, что именно из этого кризиса выросла «путинская Россия».
Дефолт ельцинской России
Ельцинская Россия, в которой произошёл дефолт 1998 года, была, по сути, несуверенной и находилась под внешним управлением, и в этом плане, конечно, Путин изменил ситуацию, но он не завершил начатое. Суверенитет России, скорее, номинальный и «половинчатый». Полноценного суверенитета, особенно в вопросах экономики, у России до сих пор нет, в частности, в вопросах денежной эмиссии и нахождения счетов, относящихся к крупной частности собственности, в юрисдикции зарубежных компаний и структур. В этом плане суверенитет мы обрели, по сравнению с ельцинской Россией, только в области внутренней политики, управления внутренними процессами, которые при Ельцине находились в ведении американских консультантов и советников. Но во внешней политике и сфере финансовой деятельности мы продолжаем находиться в жёстких рамках, установленных ещё в начале 90-х. Любая попытка вырваться из этих рамок и вернуть реальный суверенитет заканчивается прямыми угрозами, шантажом, дестабилизацией внутриполитической ситуации, управление которой всё ещё находится в руках западных фондов и, в частности, американского ведомства, отвечающего за организацию политических процессов на подконтрольных территориях, проще говоря, в ведении госдепа США. Всё, что касается экономики, принадлежит ведению российского политического руководства лишь отчасти, и, по большому счёту, если американцам понадобится радикально дестабилизировать ситуацию, спровоцировать дефолт или вызвать серьёзные экономические проблемы у России, они это сделают.
Мы постоянно находимся в ситуации торга, и Путин вынужден по любому экономическому вопросу торговаться с американцами. Совершаются уступки по принципиальным для американцев вопросам, например, это сдача позиций по странам Ближнего Востока и арабского мира, отступление от каких-то интересов за пределами России, в частности, в странах СНГ, поэтому ситуация экономическая у нас стабильна, но как только отношения между Путиным и американской администрацией войдут в жёсткую фазу противостояния, тут же начнутся серьёзные экономические проблемы, за которыми, как известно, следуют серьёзные социальные процессы, выступления и ослабление, делегитимация политической власти внутри страны. Суверенитет наш пока лишь номинальный, только в ограниченных областях, обговоренных с американской администрацией.
Путинская Россия — антипод ельцинской только в декларациях
В этом смысле стала ли путинская Россия антиподом ельцинской или не стала? Она антипод лишь в плане декларативном, при Ельцине нельзя было даже заикаться о суверенитете, о том, что Россия может иметь самостоятельную позицию во внутренней и внешней политике. Путин радикально изменил эту ситуацию, он начал открыто говорить о том, что у России есть свои интересы, отличные от западных, американских, что она видит иначе развитие процессов во внешней политике и экономике, и что-то даже удалось ему с боями сделать, например, вернуть доходы от продажи сырья, углеводородов в российский бюджет. Но эта декларативность нам стоила дорогих и многих уступок, которые Путину пришлось совершить, например, в 2000 году после событий 9/11, и он продолжает идти на уступки, чтобы иметь какое-то окно возможностей. К таким уступкам мы можем отнести договорённости по размещению перевалочного пункта НАТО и по другим стратегическим позициям, которые мы сдаём под колоссальным давлением. Здесь, конечно, путинская Россия несильно отличается от ельцинской. Она является антиподом ельцинской лишь декларативно, потому как это требовало время, и если бы российские элиты не пошли на возможность открыто говорить об интересах России, их бы просто не было, они были бы полностью делегитимизированы и снесены собственным населением, к чему всё и шло в 1999 году. Ельцина бы просто вынесли на Красную площадь и линчевали. Власть пошла на декларативную патриотическую позицию, но не может её завершить в полной мере под колоссальным давлением, в этом смысле путинская Россия несильно отличается от ельцинской.
Путин вновь получил в управление разбалансированную либеральными экспериментами систему
В каком-то смысле в 2012 году Путин зашёл на второй круг. Как в 2000 году он принял в управление разбалансированную систему, так это было и после президентского срока Медведева. Дело в том, что любые либеральные эксперименты в западном ключе в России приводят к дисбалансу системы. И, напротив, как только либеральные реформы прекращаются, то начинается процесс самовосстановления, то есть, естественного выздоравливания внутреннего политического и социального организма. Вспомним, как Примаков восстановил экономику России после дефолта 1998 года. Он просто остановил либеральные реформы, которые проводились ультралибералами при содействии американских советников, что и довело экономику до самого дефолта.
Примаковский период стал возможностью перевести дух. То же самое было с приходом Путина в 1999 — начале 2000 года, он, по сути, просто остановил ельцинскую либеральную вакханалию, и это привело к колоссальным результатам, в течение последующих четырёх лет Россия набрала обороты, начался рост, она вернула огромные долги, которые были накоплены за период либерализации, но с приходом Медведева опять начался, как наваждение, либеральный эксперимент, социальная «модернизация», заигрывания с Западом, и эти четыре года серьёзно подорвали и экономическую ситуацию, усугубившуюся глобальным кризисом, и стабильность социальной ситуации, это спровоцировало те процессы, которые сейчас мы наблюдаем. Всплеск оранжистской активности, массовые выступления, недовольство населения, падение легитимности власти, совокупных рейтингов Медведева и Путина. И, собственно, возвращение Путина стало уже не таким ожидаемым, каким оно казалось в момент его ухода и прихода Медведева. Тогда казалось, что популярность Путина непоколебима, не может быть подточена, растрачена, однако Путин вернулся, когда его уже никто не ждал, с минимальным рейтингом и минимальной легитимностью, ведь легитимность — это показатель, который сложно зафиксировать, это такая негласная поддержка действий власти. С этим как раз серьёзные проблемы, и делегитимация нарастает. Дисбаланс, который возник в результате четырёх лет правления Медведева, он сейчас всё ещё в значительной степени сохраняется в силу того, что Путин стал заложником созданного в период президентства Медведева контекста.
Он вынужден продолжать играть в эту игру, подтверждать либеральные тренды, которые инициированы Медведевым, Юргенсом, Гонтмахером, Дворковичем. Он продолжает участвовать в этих процессах, в либерализации политической системы, говорит о том, что нужно приглашать оппозицию, либералов, белоленточных к диалогу, их зовут на «Селигер», который был вообще местом, которое пылало ненавистью к любому антипутинскому дискурсу. Такие уступки, пускай даже декларативные, в сторону оппозиции, они, конечно, вызывают раздражение и занижают его легитимность со стороны русского консервативного молчаливого большинства, которое не ходит на митинги, но может выражать недовольство с помощью отказа от сотрудничества с властью. Путин стал заложником трендов медведевского правления четырёх лет, не может из них вырваться и продолжает падать.
Есть ли намерение порвать с ельцинизмом?
Есть диссонанс между желанием порвать с ельцинизмом, которое явно у Путина присутствовало, и возможностью порвать с ельцинизмом. Если бы у Путина была возможность, он, конечно бы, радикально изменил траекторию, предложил проект в патриотическом, консервативном ключе. Приход Медведева стал ударом и по России, и по консервативной позиции в целом, но это же была вынужденная мера, можно только представить, какому колоссальному давлению подвергался Путин со стороны США, что он согласился на эксперимент с «преемником», понимая те последствия, к которым он может привести и к которым он, собственно, привёл. Здесь, несмотря на некую внешнюю лояльность и многолетнюю дружбу Медведева и Путина, Медведев является системной фигурой, которая, помимо его собственной воли, используется против Путина. Наличие либерального Медведева, сторонника социальной модернизации во власти на второй позиции — это серьёзный удар по Путину уже сам по себе, даже если Медведев этого не желает и считает Путина своим другом. Само нахождение Медведева во власти прикрывает целую когорту персоналий, относящихся к политическим и экспертным элитам, которые создают контекст. Заложником этого контекста и становится Путин. А Медведева просто вмонтировали в этот контекст — с его ведома или без оного. В нём всё то патриотическое, что ни произносится Путиным, тут же высмеивается и подвергается абстракции. Его называют диктатором и человеком, которому светит Гаага. Если же нечто подобное произносит Медведев, тоже начинается модерация контекста — что он оговорился, не то имел в виду, ошибся, и тоже живой человек, может говорить чепуху.
Пока присутствует этот контекст и им занимаются модераторы, прямые ставленники Запада и США, всё, что бы Путин ни говорил, какие бы он ни пытался реализовать реформы в консервативном, патриотическом ключе, как бы он ни хотел наполнить номинальный суверенитет реальным, обращается против него. Он не знает как реагировать на панк-молебен в Храме Христа Спасителя. Если он будет жёстко реагировать, то будет выставлен диктатором, если он будет мягко реагировать, то будет выставлен слабаком. Он сам даже не создавал эту ситуацию, он стал заложником контекста, потому что как бы он ни реагировал, он оказывается в проигрыше.
Нужно менять контекст
В этой ситуации нужно менять контекст, но менять его должны не те, кто его формирует сейчас, а совершенно иные люди, которые в реальности находятся в полном небытии, забвении. Без патриотического, консервативного контекста невозможно реализовать даже самые понятные прямые декларативные проекты, которым, например, является проект Евразийского союза. Его невозможно реализовать в либеральном, «модернизационном» контексте, созданном Медведевым. Это диссонансные вещи, которые отменяют друг друга. Евразийский союз тут же тонет в потоке вещей, которые, являясь основным фоном, его размывают и разрушают.
Комментарий Гейдара Джемаля Под знаменем ельцинизма-медведизма вперёд к победе путинизма!
На первый взгляд, Коровин пишет объективно. Особенно, учитывая, что он — «евразиец», а эти ребята с ума сходят по Путину. Коровин делает ценные и справедливые признания, что Путин не рвёт с ельцинизмом, и что суверенитет у России «декларативен». Но тут содержательность кончается и дальше начинается мифологическая мура, которая не покидает голов российских патриотов-государственников.
Мура эта в том, что Путин якобы хочет вырваться из пут ельцинизма, но, увы, под колоссальным давлением (США или «закулисы») — не может! Этакая, понимаешь, глубоководная рыба — «колоссальное давление» в тысячу атмосфер. Уши вранья вылезают из псевдовзвешенного текста быстро...
Путин-де ценой невероятных уступок (Камрань, Лурдес, «Курск», 9/11) добился права чуть-чуть подекларировать самостийность после Ельцина. А вот после Медведева, ставшего катастрофой для будто бы вставшей с колен России, что-то не получается у Путина! Не может он выйти из колеи. Коровин не объясняет почему после Ельцина Путин смог создать иллюзию суверенизации, а после Медведева сидит в обнимку с либералами. Не объясняет этого Коровин, потому что главный его тезис: «хочет, и сделал бы, если бы мог». Ну а вдруг Путин и не хочет?!
На поверхности лежит то, что постельцинскую декларативную суверенность прописали в Госдепе США. Это был сценарий, положенный на стол Путину. США нуждались в имидже РФ, как вставшей с колен и делающейся опасным игроком для шантажа Европы, задававшей вопросы о своём статусе.
Европейцам было неясно почему после поражения СССР в холодной войне и превращения СНГ в управляемую территорию они до сих пор оккупированы. Россия, как возвращающийся призрак былой империи, давала европейцам ответ на их дурацкие вопросы некстати. Роль Путина была нужна США. Ни Путин, ни кто-либо другой из «обоймы» не может хотеть «встать с колен», потому что у захватившей власть постКПССной камарильи нет цели. Точнее, их цель носит агрессивно шкурно-личностный характер. Она привязана к благополучию глобальной системы, управляемой Западом.
В контексте краха глобальной системы, все они — меньше чем 0 (как, впрочем, любые компрадоры). Поэтому у них не может быть воли к величию. У них просто не может быть такой повестки. И если бы не приказ США, им бы и в голову не пришло валять дурака и по-новой играть в империю.
По факту Коровин написал хитромудрую апологетику, приписывая Путину, а, стало быть, и части кремлёвской «элиты» политическую волю. Боюсь, что Коровин и вправду так считает, а не только делает вид. Это следует из бесхитростной незатейливой концовочке... Дескать, надо менять контекст, а его могут поменять только никому ныне неизвестные, в туне пропадающие патриотические маргиналы. Жалко Валеру Коровина. Его, как и прочих нынешних государственников, ждёт жестокое испытание: узнать, что такое «глас вопиющего в пустыне».
14 лет назад, 17 августа, российское правительство объявило о дефолте, который стал внешним проявлением экономического кризиса, возникшего из-за огромного госдолга страны, строительства финансовой пирамиды ГКО, низких цен на сырьё и ряда других факторов. В последнее время говорят о том, что именно из этого кризиса выросла «путинская Россия».
Дефолт ельцинской России
Ельцинская Россия, в которой произошёл дефолт 1998 года, была, по сути, несуверенной и находилась под внешним управлением, и в этом плане, конечно, Путин изменил ситуацию, но он не завершил начатое. Суверенитет России, скорее, номинальный и «половинчатый». Полноценного суверенитета, особенно в вопросах экономики, у России до сих пор нет, в частности, в вопросах денежной эмиссии и нахождения счетов, относящихся к крупной частности собственности, в юрисдикции зарубежных компаний и структур. В этом плане суверенитет мы обрели, по сравнению с ельцинской Россией, только в области внутренней политики, управления внутренними процессами, которые при Ельцине находились в ведении американских консультантов и советников. Но во внешней политике и сфере финансовой деятельности мы продолжаем находиться в жёстких рамках, установленных ещё в начале 90-х. Любая попытка вырваться из этих рамок и вернуть реальный суверенитет заканчивается прямыми угрозами, шантажом, дестабилизацией внутриполитической ситуации, управление которой всё ещё находится в руках западных фондов и, в частности, американского ведомства, отвечающего за организацию политических процессов на подконтрольных территориях, проще говоря, в ведении госдепа США. Всё, что касается экономики, принадлежит ведению российского политического руководства лишь отчасти, и, по большому счёту, если американцам понадобится радикально дестабилизировать ситуацию, спровоцировать дефолт или вызвать серьёзные экономические проблемы у России, они это сделают.
Мы постоянно находимся в ситуации торга, и Путин вынужден по любому экономическому вопросу торговаться с американцами. Совершаются уступки по принципиальным для американцев вопросам, например, это сдача позиций по странам Ближнего Востока и арабского мира, отступление от каких-то интересов за пределами России, в частности, в странах СНГ, поэтому ситуация экономическая у нас стабильна, но как только отношения между Путиным и американской администрацией войдут в жёсткую фазу противостояния, тут же начнутся серьёзные экономические проблемы, за которыми, как известно, следуют серьёзные социальные процессы, выступления и ослабление, делегитимация политической власти внутри страны. Суверенитет наш пока лишь номинальный, только в ограниченных областях, обговоренных с американской администрацией.
Путинская Россия — антипод ельцинской только в декларациях
В этом смысле стала ли путинская Россия антиподом ельцинской или не стала? Она антипод лишь в плане декларативном, при Ельцине нельзя было даже заикаться о суверенитете, о том, что Россия может иметь самостоятельную позицию во внутренней и внешней политике. Путин радикально изменил эту ситуацию, он начал открыто говорить о том, что у России есть свои интересы, отличные от западных, американских, что она видит иначе развитие процессов во внешней политике и экономике, и что-то даже удалось ему с боями сделать, например, вернуть доходы от продажи сырья, углеводородов в российский бюджет. Но эта декларативность нам стоила дорогих и многих уступок, которые Путину пришлось совершить, например, в 2000 году после событий 9/11, и он продолжает идти на уступки, чтобы иметь какое-то окно возможностей. К таким уступкам мы можем отнести договорённости по размещению перевалочного пункта НАТО и по другим стратегическим позициям, которые мы сдаём под колоссальным давлением. Здесь, конечно, путинская Россия несильно отличается от ельцинской. Она является антиподом ельцинской лишь декларативно, потому как это требовало время, и если бы российские элиты не пошли на возможность открыто говорить об интересах России, их бы просто не было, они были бы полностью делегитимизированы и снесены собственным населением, к чему всё и шло в 1999 году. Ельцина бы просто вынесли на Красную площадь и линчевали. Власть пошла на декларативную патриотическую позицию, но не может её завершить в полной мере под колоссальным давлением, в этом смысле путинская Россия несильно отличается от ельцинской.
Путин вновь получил в управление разбалансированную либеральными экспериментами систему
В каком-то смысле в 2012 году Путин зашёл на второй круг. Как в 2000 году он принял в управление разбалансированную систему, так это было и после президентского срока Медведева. Дело в том, что любые либеральные эксперименты в западном ключе в России приводят к дисбалансу системы. И, напротив, как только либеральные реформы прекращаются, то начинается процесс самовосстановления, то есть, естественного выздоравливания внутреннего политического и социального организма. Вспомним, как Примаков восстановил экономику России после дефолта 1998 года. Он просто остановил либеральные реформы, которые проводились ультралибералами при содействии американских советников, что и довело экономику до самого дефолта.
Примаковский период стал возможностью перевести дух. То же самое было с приходом Путина в 1999 — начале 2000 года, он, по сути, просто остановил ельцинскую либеральную вакханалию, и это привело к колоссальным результатам, в течение последующих четырёх лет Россия набрала обороты, начался рост, она вернула огромные долги, которые были накоплены за период либерализации, но с приходом Медведева опять начался, как наваждение, либеральный эксперимент, социальная «модернизация», заигрывания с Западом, и эти четыре года серьёзно подорвали и экономическую ситуацию, усугубившуюся глобальным кризисом, и стабильность социальной ситуации, это спровоцировало те процессы, которые сейчас мы наблюдаем. Всплеск оранжистской активности, массовые выступления, недовольство населения, падение легитимности власти, совокупных рейтингов Медведева и Путина. И, собственно, возвращение Путина стало уже не таким ожидаемым, каким оно казалось в момент его ухода и прихода Медведева. Тогда казалось, что популярность Путина непоколебима, не может быть подточена, растрачена, однако Путин вернулся, когда его уже никто не ждал, с минимальным рейтингом и минимальной легитимностью, ведь легитимность — это показатель, который сложно зафиксировать, это такая негласная поддержка действий власти. С этим как раз серьёзные проблемы, и делегитимация нарастает. Дисбаланс, который возник в результате четырёх лет правления Медведева, он сейчас всё ещё в значительной степени сохраняется в силу того, что Путин стал заложником созданного в период президентства Медведева контекста.
Он вынужден продолжать играть в эту игру, подтверждать либеральные тренды, которые инициированы Медведевым, Юргенсом, Гонтмахером, Дворковичем. Он продолжает участвовать в этих процессах, в либерализации политической системы, говорит о том, что нужно приглашать оппозицию, либералов, белоленточных к диалогу, их зовут на «Селигер», который был вообще местом, которое пылало ненавистью к любому антипутинскому дискурсу. Такие уступки, пускай даже декларативные, в сторону оппозиции, они, конечно, вызывают раздражение и занижают его легитимность со стороны русского консервативного молчаливого большинства, которое не ходит на митинги, но может выражать недовольство с помощью отказа от сотрудничества с властью. Путин стал заложником трендов медведевского правления четырёх лет, не может из них вырваться и продолжает падать.
Есть ли намерение порвать с ельцинизмом?
Есть диссонанс между желанием порвать с ельцинизмом, которое явно у Путина присутствовало, и возможностью порвать с ельцинизмом. Если бы у Путина была возможность, он, конечно бы, радикально изменил траекторию, предложил проект в патриотическом, консервативном ключе. Приход Медведева стал ударом и по России, и по консервативной позиции в целом, но это же была вынужденная мера, можно только представить, какому колоссальному давлению подвергался Путин со стороны США, что он согласился на эксперимент с «преемником», понимая те последствия, к которым он может привести и к которым он, собственно, привёл. Здесь, несмотря на некую внешнюю лояльность и многолетнюю дружбу Медведева и Путина, Медведев является системной фигурой, которая, помимо его собственной воли, используется против Путина. Наличие либерального Медведева, сторонника социальной модернизации во власти на второй позиции — это серьёзный удар по Путину уже сам по себе, даже если Медведев этого не желает и считает Путина своим другом. Само нахождение Медведева во власти прикрывает целую когорту персоналий, относящихся к политическим и экспертным элитам, которые создают контекст. Заложником этого контекста и становится Путин. А Медведева просто вмонтировали в этот контекст — с его ведома или без оного. В нём всё то патриотическое, что ни произносится Путиным, тут же высмеивается и подвергается абстракции. Его называют диктатором и человеком, которому светит Гаага. Если же нечто подобное произносит Медведев, тоже начинается модерация контекста — что он оговорился, не то имел в виду, ошибся, и тоже живой человек, может говорить чепуху.
Пока присутствует этот контекст и им занимаются модераторы, прямые ставленники Запада и США, всё, что бы Путин ни говорил, какие бы он ни пытался реализовать реформы в консервативном, патриотическом ключе, как бы он ни хотел наполнить номинальный суверенитет реальным, обращается против него. Он не знает как реагировать на панк-молебен в Храме Христа Спасителя. Если он будет жёстко реагировать, то будет выставлен диктатором, если он будет мягко реагировать, то будет выставлен слабаком. Он сам даже не создавал эту ситуацию, он стал заложником контекста, потому что как бы он ни реагировал, он оказывается в проигрыше.
Нужно менять контекст
В этой ситуации нужно менять контекст, но менять его должны не те, кто его формирует сейчас, а совершенно иные люди, которые в реальности находятся в полном небытии, забвении. Без патриотического, консервативного контекста невозможно реализовать даже самые понятные прямые декларативные проекты, которым, например, является проект Евразийского союза. Его невозможно реализовать в либеральном, «модернизационном» контексте, созданном Медведевым. Это диссонансные вещи, которые отменяют друг друга. Евразийский союз тут же тонет в потоке вещей, которые, являясь основным фоном, его размывают и разрушают.
Валерий Коровин для Накануне. ру
Комментарий Гейдара Джемаля
Под знаменем ельцинизма-медведизма вперёд к победе путинизма!
На первый взгляд, Коровин пишет объективно. Особенно, учитывая, что он — «евразиец», а эти ребята с ума сходят по Путину. Коровин делает ценные и справедливые признания, что Путин не рвёт с ельцинизмом, и что суверенитет у России «декларативен». Но тут содержательность кончается и дальше начинается мифологическая мура, которая не покидает голов российских патриотов-государственников.
Мура эта в том, что Путин якобы хочет вырваться из пут ельцинизма, но, увы, под колоссальным давлением (США или «закулисы») — не может! Этакая, понимаешь, глубоководная рыба — «колоссальное давление» в тысячу атмосфер. Уши вранья вылезают из псевдовзвешенного текста быстро...
Путин-де ценой невероятных уступок (Камрань, Лурдес, «Курск», 9/11) добился права чуть-чуть подекларировать самостийность после Ельцина. А вот после Медведева, ставшего катастрофой для будто бы вставшей с колен России, что-то не получается у Путина! Не может он выйти из колеи. Коровин не объясняет почему после Ельцина Путин смог создать иллюзию суверенизации, а после Медведева сидит в обнимку с либералами. Не объясняет этого Коровин, потому что главный его тезис: «хочет, и сделал бы, если бы мог». Ну а вдруг Путин и не хочет?!
На поверхности лежит то, что постельцинскую декларативную суверенность прописали в Госдепе США. Это был сценарий, положенный на стол Путину. США нуждались в имидже РФ, как вставшей с колен и делающейся опасным игроком для шантажа Европы, задававшей вопросы о своём статусе.
Европейцам было неясно почему после поражения СССР в холодной войне и превращения СНГ в управляемую территорию они до сих пор оккупированы. Россия, как возвращающийся призрак былой империи, давала европейцам ответ на их дурацкие вопросы некстати. Роль Путина была нужна США. Ни Путин, ни кто-либо другой из «обоймы» не может хотеть «встать с колен», потому что у захватившей власть постКПССной камарильи нет цели. Точнее, их цель носит агрессивно шкурно-личностный характер. Она привязана к благополучию глобальной системы, управляемой Западом.
В контексте краха глобальной системы, все они — меньше чем 0 (как, впрочем, любые компрадоры). Поэтому у них не может быть воли к величию. У них просто не может быть такой повестки. И если бы не приказ США, им бы и в голову не пришло валять дурака и по-новой играть в империю.
По факту Коровин написал хитромудрую апологетику, приписывая Путину, а, стало быть, и части кремлёвской «элиты» политическую волю. Боюсь, что Коровин и вправду так считает, а не только делает вид. Это следует из бесхитростной незатейливой концовочке... Дескать, надо менять контекст, а его могут поменять только никому ныне неизвестные, в туне пропадающие патриотические маргиналы. Жалко Валеру Коровина. Его, как и прочих нынешних государственников, ждёт жестокое испытание: узнать, что такое «глас вопиющего в пустыне».