Гейдар Джемаль: «События на Украине — это заговор московских олигархов, Киева и Запада, чтобы ликвидировать Путина»

Гейдар Джемаль: «События на Украине — это заговор московских олигархов, Киева и Запада, чтобы ликвидировать Путина»

Украинским «разломом» Россия впервые после распада СССР вступила в по-настоящему серьезную конфронтацию с западными странами и круто повернула свой цивилизационный вектор на Восток. Подтверждение тому — совсем недавнее подписание 30-летнего газового договора с Китаем и создание Евразийского экономического союза совместно с Белоруссией и Казахстаном. Теперь нам, так или иначе, нужно заботиться об интеграции в исламскую цивилизацию — или пытаться интегрировать ее. С каким результатом? Это мы обсудили с Гейдаром Джемалем, председателем Исламского комитета России, сопредседателем и членом президиума Общероссийского общественного движения «Российское исламское наследие», ответившим на вопросы читателей и редакции Znak. com.

— Гейдар Джахидович, в конце мая Россия, Беларусь и Казахстан подписали договор о создании Евразийского экономического союза. Насколько он жизнеспособен?

— Начну с того, что подтолкнуло на создание Евразийского Союза. Сегодня одной из влиятельных сил в мире является международная бюрократия, прежде всего, ЕС и ООН. А также множество других международных неправительственных фондов, начиная с «зеленых» и заканчивая Фондом Сороса. Все эти организации не зависят ни от чьего контроля и претендуют на роль мирового правительства. А национальные бюрократии стремятся отстоять свою независимость перед лицом этого катка, за которым стоит международная бюрократия, добивающаяся права решений на национальных суверенных территориях. Достаточно сказать, что любая страна, которая подписывает международные соглашения, принимает на себя обязательства, что международные законы имеют право верховенства над национальным законом, а значит, международная бюрократия, отвечающая за соблюдение этих законов, имеет преимущество над национальной бюрократией. Поэтому между национальными бюрократиями и мировым правительством идет ожесточенная борьба. И теперь национальные бюрократии стремятся создавать свои союзы, чтобы иметь нечто подобное международным объединениям типа ЕС.

Конечно, они гораздо слабее, эти попытки меньше обеспечены ресурсами. Вот создали Евразийский союз, но на самом деле это образование, повисающее в воздухе, потому что у него нет политического наполнения. Россия хотела, чтобы союз был политическим и надгосударственным. При подготовке шла борьба за пункты договора. Казахстан отчаянно отбивался и требовал, чтобы союз был исключительно экономической территорией, Казахстан боролся против концепции общего гражданства, общей армии, общей валюты, общего таможенного пространства. И хотя частично он уступил, зато отстоял политическую суверенность.

Но в итоге нет никакой концепции, ради которой объединились Россия, Казахстан и Белоруссия. Ради чего? Благополучия? Но это не политическая цель. К тому же это благополучие только для правящей бюрократии. Обратите внимание: они, правда, непоследовательно, хотят экономически дружить с Китаем, но в своем плане даже не упомянули Иран, он остался за скобками. Это говорит о том, что они боятся Ирана, в котором бюрократия не является бесхозной, а подчинена клерикалам: там теократический режим. В этом плане Иран является «белой вороной» среди суверенных государств Евразии, им просто не о чем говорить, они не могут найти общий язык, это разные уровни. То есть в целом всерьез обсуждать такие инициативы противодействия мировой бюрократии нельзя. Это лишь попытка продлить агонию национальных суверенитетов.

— Однако на выборах в Европарламент хорошие результаты показали как раз правые, националистические партии. Наш читатель спрашивает: способны ли националисты и национал-социалисты повлиять на политическую ситуацию в Европе — подобно тому, как «Правый сектор» на Украине?

— Во-первых, «Правый сектор» — это исключительно продукт пропаганды. Он не является никаким политическим фактором, потому что он чудовищно малочисленный. И 1%, отданный за Яроша на выборах президента Украины, это демонстрация того, что в России этим «Правым сектором» просто всем промывали мозги.

Во-вторых, что касается национал-социалистов и крайне правых в Европе, то эти структуры, например, партия «Йоббик» (венгерская националистическая партия — прим. ред.) или «Партия свободы» (австрийская правая партия — прим. ред.), это просто постановки Израиля, они целиком зависят от Израиля и Моссада, которые их и финансируют. Эти партии и движения заточены против ислама и спекулируют на обывательском национализме, но, что важно подчеркнуть, имеют мало общего с тем национал-социализмом, который поднялся в Германии в 20-30 годы прошлого века. Так называемый неонацизм — это исключительно симулятивная вещь, которая, как я сказал, руководится Моссадом на еврейские деньги. Поэтому говорить серьезно об этих силах не приходится.

Однако есть действительно некие радикально правые силы, которые связаны с традиционалистским клубом. Сегодня они не выходят на политическую авансцену, не показывают своего лица, но они реально существуют и ждут своего часа. И, скорее всего, сыграют свою роль, когда начнется большая война. Произойдет зачистка либералов по всей Европе, они будут разгромлены, вот тогда-то свое слово и скажут элементы действительно антилиберальных структур.

— Гейдар Джахидович, вы по-прежнему уверены, что Третья мировая война неизбежна? Как она коснется России?

— Точно таким же образом, каким затронула и Первая мировая война. Россия в любом случае будет участвовать в этой войне. Либо в активной роли, либо в жертвенно-пассивной. Здесь нужно отметить, что любая война, которая затрагивает Россию, вызывает колоссальные внутриполитические подвижки и изменения. Например, борьба с Наполеоном привела к декабристам, к диктатуре Николая Первого, к последующим политическим «заморозкам», что закончилось Крымской войной. А эта война была поражением Николая Первого (после чего он покончил с собой) и вызвала реформы Александра II. После этого была русско-японская война, которая закончилась поражением и революцией 1905 года, а также принятием Конституции и появлением Думы. Затем разразилась Первая мировая война, которая, как мы все знаем, кардинально изменила Россию. Далее — Вторая мировая война. И хотя после нее Сталин номинально остался на своем месте, Советский Союз претерпел колоссальные изменения. Историю советской власти надо строго делить на две половины — ту, которая была до войны, и ту, которая началась сразу же после. После Второй мировой возник совершено другой Советский Союз — с другим пониманием мира и с другой ментальностью. В этом контексте Крым подобен выстрелу Гаврилы Принципа в Сараево в 1914 году, ровно сто лет назад, с которого началась Первая мировая война.

Я думаю, что следующая мировая война закончит колоссальный исторический период России, в котором объединяются Российская империя XIX столетия, советская власть и постсоветский период. Этот общий процесс завершится, и начнется новая ситуация. Она в любом случае будет новой, но необязательно позитивной. Все зависит от того, победит на территории России прямая народная демократия или нет. Если победит, то это будет хорошо не только для нее, но и для всего мира. А если не победит, то Россия попадет под контроль тех сил, которые в результате Третьей мировой войны придут к власти в качестве мирового правительства. И в этом случае Россия, скорее всего, будет вычеркнута из истории.

— Каково значение кровопролития на Украине во всей этой истории?

— Украина — это ловушка для нынешнего Кремля. Я считаю, что внутри России существует некая партия олигархов, заинтересованная в том, чтобы ликвидировать надстройку в лице Путина, овладевшего государственным аппаратом. Они хотят его подставить и блокировать. Это своего рода аналог заговора генералов в 1944 году в Третьем Рейхе, когда граф Штауффенберг попытался взорвать Гитлера, чтобы после этого заключить договор с англо-американскими противниками. На самом деле, есть взаимопонимание между определенными игроками в Москве и Киеве и, видимо, теми, кто курирует ситуацию на Западе. Существует расчет на то, что Россия будет проваливаться в эту ситуацию все глубже и глубже и, в конечном счете, скорее всего, будет втянута в большую войну.

— Кто еще, кроме России, будет непосредственно вовлечен в войну?

— Она будет проходить, как минимум, на трех фронтах. Один, тихоокеанский, будет касаться Китая. Другой — Ближнего Востока, это линия между Ираном и Саудовской Аравией. И, конечно, как всегда, это будет европейский фронт, который пройдет через Восточную Европу. Украина — это как раз часть Восточной Европы, того, что называлось «малой Антантой», когда в начале 20-х годов прошлого века формировались Румыния, Венгрия, Чехия, Словакия, Польша и, видимо, Украина. Они тоже будут зоной жесткой конфронтации, и, скорее всего, это будет большой военный фронт. Сегодня трудно представить, что Восточная Европа превращается в зону фронтовой нестабильности и, возможно, горячей войны. Но точно так же никто не мог подумать, что Украина будет объектом конфронтации со стороны Москвы, что между этими странами будет военное напряжение. Хотя я об этом писал еще в 2003 году, когда говорил, что Украина — это будущая горячая точка.

— Гейдар Джахидович, выходит, бои на юго-востоке Украины — это попытки препятствовать планам по приходу к власти мирового правительства?

— То, что происходит в юго-восточной Украине, это симулякр и пародия, несмотря на кровь и драму непосредственных участников. Я считаю, что такого рода операции могут курировать офицеры ФСБ и политтехнологи из Кремля, насквозь изолгавшиеся и не имеющие даже права близко к этим вопросам подходить.

— Тогда чего ждать и на кого надеяться жителям Донбасса, решившим отделиться то ли от Украины, то ли от проекта создания мирового правительства и уйти к России?

— Прежде всего, нет ни одного доказательства, что жители Донбасса выбрали отделение от Украины. Но есть информация о том, как реально проводился этот референдум: он проводился так, что всерьез его воспринимать нельзя. Сам «мэр Славянска» Пономарев заявил, что для референдума было напечатано 50-80 тыс. бюллетеней. При том, что в так называемой Донецкой республике живет 4,5 млн человек. Известно, что было создано несколько пунктов голосования, что и обусловило возникновение очередей. Их снимали с разных точек, как будто это и вправду был массовый наплыв голосующих. Но на самом деле это искусственно созданный ажиотаж и постановка. При этом, опять-таки обратите внимание, Путин решил отложить референдум, но «руководство юго-восточных регионов» его призыв проигнорировало.

Референдум вообще чисто манипулятивная вещь. Я не верю в волеизъявление масс. «Глас народа — глас Божий» — это языческая формулировка. Это похоже на гадание по кишкам животных, по полету птиц и так далее. Случайные атомарные импульсы, которые складываются, как в кидании костей. Это в лучшем случае. А в худшем — это результат промывки мозгов, как в западных демократиях. Поэтому любые электоральные машины — это глубоко ложные и извращенные формы организации политического процесса. Политический процесс должен быть организован вокруг людей, вызвавшихся быть лидерами и рискующих, что их за это убьют, и реализующих свое лидерство исключительно на своей харизме. Так, как это происходило в России во время Гражданской войны, как это происходило у батьки Махно, где не применялось никаких электоральных машин, а исключительно харизма лидера объединяла вокруг него трудовое селянство. Причем так, что он был большой проблемой для Москвы и Петрограда. Вот такой подход правилен, а все остальное — манипуляции.

С моей точки зрения, Совет [как институт власти — прим. ред.] хорош тогда, когда он носит явочный характер, когда вхождение в него является абсолютным риском для того, кто вызывается быть носителем власти. То есть он понимает, что его функция может стоить ему жизни. И это, кстати, то, что является позитивным в данный момент на Украине. Те люди, которые взяли на себя функцию мэров, премьеров, командующих, прекрасно понимают, что находятся на волоске от брутального конца их авантюры. Такого рода военное неправительственное объединение людей, которое берет на себя право курировать судьбы регионов и населяющих их жителей, это та схема, которая представляется мне наиболее перспективной для всей нашей будущей евразийской территории.

— Гейдар Джахидович, а чем нынешняя Россия, на ваш взгляд, лучше американской «империи спекулянтов»? «Стали бы вы выбирать между насильником и вором, как это делал Бродский?» — формулирует читатель.

— Нынешняя Россия — просто осколок Советского Союза после его поражения в «холодной войне». В результате поражения она была вынуждена отказаться от политических амбиций и статуса, от всего того, что делало ее особой страной и альтернативой Западу. В 1991 году произошел переворот, осуществленный номенклатурой, чтобы освоить ресурсы Советского Союза в чисто корыстных корпоративных интересах. Собственно говоря, не секрет, что именно КГБ было главным инициатором развала Советского Союза. Тогда эта номенклатура сбросила с себя идеологию и партию, созданную в свое время Лениным, и просто присвоила все, что было создано в рамках «красного проекта». Сегодня эта номенклатурная структура правит страной в лице нынешней бюрократии, наследников КПСС и комсомола.

— А есть ли сегодня какие-то сдержки всевластия спецслужб? «Есть ли вообще разница между жандармами, сотрудниками НКВД, КГБ и ФСБ?» — интересуется читатель.

— Конечно, разница между жандармами и КГБшниками есть. Жандармами были особые части правящего политического класса: жандармы были из касты дворян, среди них был высок процент немцев, то есть людей с особым военно-охранительным менталитетом. Это был антилиберальный полюс в дворянстве (поясню, что в дворянстве был еще и либеральный полюс). Мы не будем рассматривать чекистов времен Дзержинского: то были революционеры. А вот сталинский НКВД и современная ФСБ — это часть бюрократии, но в погонах. Это внутренний охранительный, антилиберальный подотряд бюрократии.

Бюрократия в принципе антилиберальна, даже когда она занимается реформами. Кто такая бюрократия? Это, по сути, организованные люмпены, потому что сущность бюрократии — это деклассированность. Настоящая бюрократия никогда не принадлежит какому-то сословию. Это некая корпорация, которая связана процедурами, бумагами с подписью, штампами и прочим подобным. Между кабинетами существуют секретные распоряжения, которые делают связь между ними практически непреодолимой для обычных людей. Таким образом, главная функция бюрократии состоит в том, чтобы преграждать обратную связь правящих групп с народом, чтобы народ не мог прорваться через бюрократию и достучаться до первых лиц.

И здесь мы отвечаем на вопрос о том, есть ли какие-то сдержки для силовиков? Особой частью бюрократии как организованного люмпена является люмпен в погонах, то есть силовик. Это, надо подчеркнуть, особо зловредная часть, которая, скажем так, не отличается особым умом. И чем больше у какого-либо силовика политического веса, тем больше неадекватности и хаоса он несет. Что впереди у такой системы? Она агонизирует, загнивает и разлагается.

— Ситуация на Украине многих заставляет задуматься: а не произойдет ли что-то подобное, с большой кровью, в России? Один читатель, например, спрашивает: возможен ли в нашей стране военный переворот?

— Невозможен, потому что у нас военные очень слабо организованы. Казалось бы, в 1991 году армия могла спасти государство от разрушения. Но мы знаем о том, как куча маршалов и генералов кончали с собой, а в действительности их, скорее всего, убивали. В любом случае, они ничего не сделали, чтобы выполнить свой долг перед тем режимом, который их создал, выпестовал, дал им огромную власть и положение. Ладно, КГБ сознательно разрушало партийную систему. Но советская армия оказалась ни на что не годной. О чем говорить сейчас, когда армия деморализована, развалена, переформатирована и практически обнулена?

В целом в физическом плане российский офицер низкокачественный и второсортный, в психологическом плане — забитый, запуганный, несчастный, подконтрольный человек, деполитизированный и мало на что способный в политическом смысле. Попытки таких переворотов, как показывает грустная эпопея генерала Рохлина, проводятся настолько инфантильно и неадекватно, что позволительно спросить: чему учат этих людей, и что у них в голове? Рохлин сделал максимально все, чтобы «прервали его полет», если перефразировать известную книжку о Владимире Высоцком, было сделано все, чтобы отслеживался каждый шаг Рохлина. Я вообще не знаю ни одного российского военного, который бы занялся политикой и не выглядел бы полным идиотом. По сравнению с ним любой американский коммунист из Голливуда времен сенатора Маккарти — образец конспирации. Поэтому если и встретится на 100 тысяч офицеров один Рохлин, то он, конечно, будет вести себя необычайно глупым образом и тут же окажется либо на скамье подсудимых, как Квачков, либо в могиле, как сам Рохлин.

— Гейдар Джахидович, читательница задает вам такой вопрос: «Я прочла книгу генерала Трошева „Моя война“ про ужас, творившийся ваххабитами под знаменами радикального ислама. Вы отдаете себе отчет в том, что в случае победы радикального ислама от России и ее населения ничего не останется, что пострадают все? В вас есть русская кровь, а в вашем сыне ее еще больше — так зачем же вы агитируете за всеобщую гибель? Может, есть другие варианты избавления от Системы?»

— Женщине, которая задала этот вопрос, я бы посоветовал не читать агитки палачей, у которых руки по локоть в крови. Они пишут что угодно, чтобы оправдать свои военные преступления. Она бы еще почитала воспоминания Ермолова или каких-нибудь других подобных убийц и карателей Кавказа. А Трошев является типичным имперским генералом, ненавидящим ислам и кавказские народы. Обсуждать Трошева я даже не хочу.

— И все же, как укрепить взаимное доверие мусульман и христиан — представителей двух самых многочисленных религий в нашей стране? «Есть ли что-то общее, на чем христианство и ислам могли бы объединиться?» — спрашивает читатель.

— Объединение христиан и мусульман может быть только на основе сверхзадачи, общей для тех и других. А этой задачей может быть борьба против мировой системы. Но это возможно только в условиях прямой вооруженной демократии, какая, как ни странно, сложилась сегодня на юго-востоке Украины. Хотя я не поддерживаю ее, поскольку это, как я уже сказал, симулякр, и не одобряю личности ни господина Стрелкова, ни господина Бородая.

Прямая военная демократия в России могла бы стать политической формой самоорганизации, наиболее оптимальной для объединения мусульман и христиан в единых комитетах. Или, проще говоря, в Советах, если вернуться к исторической терминологии. Только Советов не февральского типа и не типа 1917 года, а образца 1905 года, которые формируются по принципу явочного самовыдвижения людей, желающих взять на себя ответственность за историю.

Я напомню, что в Запорожской Сечи тоже были мусульмане. Хотя кто-то и полагает, что это была исключительно фанатично православная аудитория. Конечно, мусульмане там были в меньшинстве. Но, тем не менее, были. Вооруженная казачья демократия — это тоже прообраз для оптимальной базы объединения христиан и мусульман.

Из современных образцов назову современное палестинское сопротивление, где, как известно, православные палестинцы были первыми, кто начинал движение сопротивления в 70-е годы. И сегодня в «Хамасе» (палестинское исламистское движение и политическая партия, правящая в секторе Газа, признано Западом террористической организацией — прим. ред.) есть несколько православных, которые являются частью руководства этой организации, это и есть образчик сочетания таких сил. Но образчик негосударственного типа объединения.

— Вы только что провели аналогии между Советами и прямой военной демократией. А есть ли сходство между большевизмом и политическим исламом?

— Да, сходство есть. А еще больше оно будет, когда политический ислам встанет на ноги. Тогда окажется, что не он учится у большевиков, а наоборот, большевики были некими плагиаторами. Так бывает, что плагиат предшествует оригиналу. Мир и время парадоксальны, в некоем архетипическом мире большевики — это тень, отпочковавшаяся от оригинала. Следует вычленить суть большевизма, как чистую эссенцию, — и тогда мы увидим сходство. Большевизм, по сути, это политика, на 100% посвященная борьбе с мировой системой как полюсом абсолютного зла. Разрушение абсолютного зла — это творческое строительство со знаком плюс. Это чистая политика без примесей корыстного элемента, где человеческие интересы — поесть, поспать и прочее — сводятся либо до последних ролей, либо вообще исчезают. А самое главное, что делает похожими большевизм и политический ислам, это вопрос смысла: кто будет иметь власть, носитель какого сознания будет контролировать ход времени? Это то, что отличает большевизм от всех других идеологий.

— То есть вы считаете, что, с учетом родственного большевистского опыта, у нас возможно управление государством на основе исламской модели?

— Вообще говоря, государство — это языческое образование. И мусульмане, которые сегодня говорят о государстве, просто плохо образованы в вопросах политического ислама. Наш Пророк в Медине создал не государство, а общину. Она аналогична тем общинам, которые сегодня представляют собой «Хамас» и «Хезболла» (военизированная организация и политическая партия, выступающая за создание в Ливане исламского государства наподобие иранского — прим. ред.), которые не являются государствами. Это прямые политические образования на основе джамаата (мусульманской общины — прим. ред.). То, что было в Медине, и в последующие 30 лет, во времена первых четырех праведных халифов, было объединением на основе именно джамаата, с прямым общением между каждым мусульманином и вершиной власти, когда любой мусульманин мог прийти к халифу. Это никакое не государство, это джамаат, который противостоит государству. В последнем главную скрипку играет бюрократия как корпорация, заинтересованная в разрыве обратной связи между людьми и властью. В джамаате — прямая связь между народом и властью.

Ислам как раз и пришел, чтобы упразднить государства и заменить их джамаатом, внутри которых существуют шариатские отношения. Шариат (свод религиозно-этических и правовых предписаний ислама — прим. ред.) — это устав, как в армии. Но шариат, нужно ясно понимать, это не цель, это средство, это форма общения мусульман между собой и внешним миром. Точно так же, как армия существует не ради устава, а ради войны и победы. Поэтому когда говорят, что для шариата нужно государство, то это опять-таки «квадратный круг». Шариат существует уже там, где 2-3 мусульманина договариваются, что все их отношения строятся на основе ислама. И им абсолютно не нужно государство.

Здесь еще нужно добавить, что существует принцип халифата без границ (халифат — мусульманское теократическое государство — прим. ред.), это когда все халифатские джамааты являются носителями политической воли там, где они находятся: в Лондоне, Париже, Москве — где угодно. Поэтому для их реализации вовсе не нужно иметь структуру с министрами и канцеляриями. В Коране понятия государства нет. Тем не менее, у некоторых мусульман голова забита административным бредом, который они копируют у язычников.

— Тогда задам вопрос о роли тюрков в истории. Читатель интересуется: «В чем секрет пассионарности тюрков, и есть ли перспектива пантюркизма?»

— Я не хочу, чтобы вопрос о Великом Туране (полумифическая тюркская территория к северу от Ирана, от Кавказа до Саян, исторически противопоставляемая индоевропейскому Ирану — прим. ред.) ассоциировался с расово-этническим вопросом о тюрках и пантюркизме. Потому что тюрки — это лингвистическая тема, так же как Туран — некая модель цивилизации.

Какое-то время назад был актуальным неопантюркизм. Но, во-первых, он был создан врагами ислама, чтобы развалить Османский халифат в конце XIX века, создатели пантюркизма преследовали исключительно антиисламские цели. Во-вторых, сегодня тюрки объединяются только тем, что принадлежат к одной лингвистической семье, но в генетическом отношении это очень пестрое собрание, потому что турки Малой Азии (современная территория Турции — прим. ред.) — это просто отуреченные византийцы, тюрки Азербайджана — это просто мидийцы (исторически Мидия — территория между современными Арменией и Ираном — прим. ред.) и кавказские албанцы, перешедшие на тюркский язык. Точно также в генетическом плане нет ничего общего между современными туркменами и современными казахами. Очень многие узбеки, если проверить их ДНК, окажутся таджиками, которые перешли на тюркский язык. То есть это разные племена, которые сведены в некое общее лингвистическое поле. Поэтому говорить о пантюркизме я не могу. Я считаю, что это антиисламская тема.

Под Тураном я имею в виду регион, который обладает собственным политическим потенциалом и собственной цивилизационной возможностью. Туда могут нахлынуть заинтересованные этносы, которые могут быть совершенно чужды этому региону, тем не менее, это будет нормально. Так европейцы и азиаты в свое время хлынули в Америку, когда она стала площадкой для нового опыта. Думаю, что в будущем такие центры, как Великий Туран или Великий Кавказ, будут притягивать людей, которые типологически соответствуют духу таких регионов и хотят туда интегрироваться, чтобы быть участниками этих проектов. И они необязательно должны этнически соответствовать коренным народам тех регионов. Может быть, это даже будут англичане или ирландцы, принявшие ислам. Напомню, что когда в России свершилась революция, туда хлынули люди, которые разделяли коммунистическое воззрения, из Германии, Австрии и особенно из Америки. Это были десятки тысяч людей. Потом Сталин всех их уничтожил. Но именно за счет их умов, энергии и энтузиазма были построены первые гидроэлектростанции и автозаводы.

Так же, как только возникнет новый проектный центр, туда поедут и индийцы, и пакистанцы, и турки, и европейцы. Но, естественно, при условии, что ментально они будут соответствовать этому проекту. Сила проекта будет заключаться в том, насколько он будет привлекателен для мира как некий новый центр напряжения. Будущее заключается в том, что возникнет несколько таких центров напряжения, и они будут объединены общей политической парадигмой противостояния мировой системе как абсолютному злу. Главное, что мы можем сделать, это вычленять такие островки, которые еще не залиты потом мировой системы. Если и Россия поднимется над «уровнем воды» мировой системы, то для нее это будет великим достижением. Если она не сумеет это сделать, для нее это станет бедой.

— Отдельный читательский вопрос про Казахстан: «Как вы считаете, имеет ли смысл Казахстану двигаться в сторону сферы влияния России? Если нет, то какое у него будущее?»

— У Казахстана будущее в том месте мира, в котором он и находится, а именно — в Большом Туркестане (по-другому — Центральная Азия, включающая в себя еще Синьцзян-Уйгурский автономный район Китая, Киргизию, Таджикистан, Узбекистан, Туркменистан — прим. ред.), внутри Большого Турана, он его составная, его крупнейшая часть.

Вообще, Центральная Азия — это самостоятельный регион, который имеет огромный потенциал. Все усилия Европы и Великобритании за последние 300 лет были направлены на то, чтобы этому потенциалу не дать реализоваться. Но я напомню, что из этого региона вышли такие могучие импульсы, потрясшие вселенную, как Чингиз и Тимур Хромой. Тимуриды создали в Азии целую систему монархий и административных структур.

Этот регион отличается колоссальной человеческой энергетикой. И сегодня он, во-первых, представляет собой огромную территорию, как минимум 2,5 млн квадратных километров, что сравнимо с территорией Европы. А, во-вторых, численность населения там составляет около 70 млн человек, что не исчерпывает потенциала этой территории. А потому она может принять в себя огромное количество мигрантов, которые могли бы прийти на эту территорию и трансформировать ее в один из крупнейших цивилизационных блоков. Поэтому существуют силы, которые заняты тем, чтобы воспрепятствовать Центральной Азии встать на ноги, как самостоятельному центру силы.

— Гейдар Джахидович, с молодости вы знакомы с Александром Дугиным. Каково ваше мнение о нем? Известно, что отец Дугина был силовиком, генералом ГРУ. А сегодня его сын чуть ли не главный теневой идеолог российской внешней политики...

— Я познакомился с ним, когда мне было 33 года, а ему еще только 18. И я некоторое время выступал для него в качестве ориентира. Потом он был в большей степени близок к покойному Евгению Головину (писатель, поэт, переводчик, литературовед, мистик и оккультист — прим. ред.). Но вся эта ситуация имела место быть в 1990 году. После 90-го года, я думаю, у нас сложились разные точки зрения на происходящее. Все эти годы его позиция менялась: он прошел через создание Национал-большевистской партии, был какое-то время близок к ее лидеру Лимонову, потом его привлекла социализация и реализация себя в рамках сложившейся общественно-политической структуры. Я думаю, что эта система не вполне оценивает значение этой фигуры. Люди, которые используют его таланты, в интеллектуальной сфере стоят на слишком периферийной позиции, чтобы отдавать себе отчет, с кем они имеют дело. По большому счету, Александр Гельевич Дугин в современной России не оценен, и его таланты не востребованы. Я же считаю, что он заслуживает серьезного и глубокого уважения.

— То есть реального влияния на политику Путина, как многие считают, не существует?

— Дугин — человек, который живет в мире идей. А те, с кем он общается, абсолютные прагматики, которые живут шкурными интересами. Реальность для них — это только цифры с долларовыми значками. Для них не существует никаких идей, они только пытаются в них играть. Сами по себе они акулы, которые живут вульгарной прагматикой, как ростовщики или скупщики краденого. Я считаю, что он тратит свои таланты и духовные силы на сообщество, которое в принципе невосприимчиво к его идеям. Как говорится, не в коня корм. Хотя, если внимательно читать то, что говорит и пишет Дугин, мы почувствуем в каждой новой его статье неудовлетворенность по поводу того, что делается властью. Почитать хотя бы его статью накануне референдума в юго-восточных регионах Украины. Сначала он задается вопросом о предательстве, правда, потом снимает этот вопрос. И, конечно, высказывает всего лишь 1% от того, что думает.

— В российской публичной политике есть еще одна фигура, которая, как считается, связана с Кремлем, — Владимир Жириновский. Читатель спрашивает: «Почему Кремль позволяет ему давать комментарии, унижающие мусульман и жителей Кавказа и Средней Азии?»

— Жириновский существует как некий шут, который может позволить себе хамить абсолютно всем, на кого натравливает его власть. Как говорится, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Жириновский — это «пьяный» Кремля. Кремль обозначает некое гетто, куда помещает «второсортные», с его точки зрения, страны и государства — это Иран, Ирак, Сирия, Ливия, Судан, куда Жириновского старались запустить как посланца. Сам Кремль не хочет себя засвечивать, в том числе и свою высокомерную империалистическую позицию по отношению к мусульманам. Поэтому тому же Жириновскому отводилась специальная роль в контактах с Саддамом Хуссейном, он к нему часто ездил в период между 1991 и 2003 годами, то есть между [американскими] операциями «Буря в пустыне» и «Несокрушимая свобода». Ему отводилась роль специального контактёра с Каддафи. Я в свое время очень много сделал, чтобы отговорить Судан от того, чтобы начать работать с Жириновским. Я им объяснил: как только вы пускаете к себе Жириновского как посланца России, вы оказываетесь в специфическом гетто второсортных стран, потому что Жириновский, как гороховый шут, едет для работы с третьим миром.

— Озвучу один вопрос нашего читателя, хотя, возможно, он вас смутит: «Скажите честно, а вы человек Кремля?»

— Это идиотский вопрос. На каком, собственно говоря, основании и ссылаясь на что, можно вообще ставить такой вопрос? Что я сделал для Кремля такого хорошего, чтобы меня можно было заподозрить в сотрудничестве с ним? Я думаю, это параноидальный импульс, который не обеспечен реальным размышлением.

— Гейдар Джахидович, в свое время вы преследовались по подозрению в экстремизме. Читателя интересует: «Считаете ли вы допустимым в правовом государстве запрет правоохранительными органами той или иной литературы? Ведь так мы дойдем до того, что найдут признаки экстремизма в Библии или Коране».

— Во-первых, я считаю, что само понятие «правовое государство» — это оксюморон, то же самое, что квадратный круг. Правовых государств не существует по определению, хотя это самое набившее оскомину выражение. Где вы видели правовое государство? Конечно, есть государства, где право нарушается менее грубо и попирается не столь нагло. Но при этом попирается оно всюду — и во Франции, и в США. Всюду существуют эксклюзивные ситуации, в которых это самое право умолкает. Например, в Европе за попытку объективно изучать вопрос о Холокосте можно получить срок, хотя это противоречит положениям о свободе слова, совести и научных исследований. Мы знаем, что в Европе под предлогом антисемитизма преследуют массу людей, которые антисемитами не являются и антисемитских высказываний не делают. Иногда доходит до смешного. Так, «фирменный» жест французского чернокожего комика Дьедонне рассматривают, как зашифрованный антисемитский жест. И сегодня он подвергается преследованию, его выступления запрещают. Достаточно посмотреть, как в Финляндии обходятся с российскими матерями, заявившими о правах на собственных детей. Я уж не говорю, что сегодня в тех же США полицейская обстановка гораздо хуже, чем в самые трудные времена СССР. Правовое поле в той или иной форме нарушаются всегда, поэтому давайте не говорить о правовом государстве.

Что касается запретов на литературу, то, конечно, это вещь позорная. Но есть, например, карикатуры на нашего Пророка, есть тексты, оскорбляющие ислам или христианство. Это нельзя считать литературой, это своего рода магическая война, которая ведется с целью нанесения удара по духовной матрице общины, это заклеймение чужого сакрального начала с целью его ослабления. Поэтому когда в свое время имам Хомейни вынес фетву о Салмане Рушди (лауреат Букеровской премии, автор скандального романа «Сатанинские стихи», за который он был заочно приговорен к смертной казни — прим. ред.), речь шла не о запрете на литературу, а об ответных мерах в отношении человека, который объявил исламу войну, провел чисто оперативную военную вылазку против данной общины.

Но если речь идет о политической полемике, когда в текстах, например, утверждается, что данное мироустройство несправедливо, здесь запрет вторгается в сферу чисто интеллектуальную, это чисто полицейское ограничение прав на дискуссию, когда полицейские диктуют мне, где и по каким тротуарам я должен ходить. Это уже называется «полицией мыслей». Здесь надо четко разграничивать мероприятия войны против ислама, маскирующиеся под свободу слова, и реальное полицейское ограничение права граждан на исследование и получение информации.

— Гейдар Джахидович, вы известны своими, скажем так, экстравагантными объяснениями политической реальности. Поэтому одного из наших читателей интересует: «Каким образом вы получаете информацию о надправительственных клубах? Сами анализируете, или это утечки информации?»

— Это бессмысленный вопрос. Любой ответ не удовлетворит спрашивающего и ничего ему не объяснит. Скажу я, допустим, что есть источники. Или скажу, что сам проанализировал. Какая разница? Есть некая картина, которую я рисую. Человек, который спрашивает, может только согласиться с ней или нет. Если он видит в ней «белые пятна» и «черные дыры», исходя из своего личного опыта и понимания, тогда она ему не подходит, и он все равно ее отвергнет. А если подходит, тогда какая ему разница, какие у меня источники? Поэтому такого рода вопрос, я бы сказал, не от большого ума.

Подготовил Евгений Сеньшин, znak. com