Политический ислам и Россия — взаимодействие идентичностей

Термин «исламская угроза» стал привычен и скучен. Беспощадные янычары, башибузуки, угонщики самолетов и стражи исламской революции потерялись где-то в давней и недавней истории. «Хезболлах» и «Исламский джихад» расцениваются как зловредные, но всё же очень локальные очаги, а «Аль-Каеда» напротив, как глобальная, но полумифическая сеть. Но насилие отнюдь не является единственным измерением исламской политики. О сути политического ислама и его этнической составляющей размышляет Гейдар Джемаль.

— Политический ислам обычно воспринимают как сетевую структуру. Как соотносятся сетевая и государственная идентичности?

— Ислам — это четко выстроенная система идентичности, в которой имеется несколько уровней. Первый — принадлежность к умме (общине) Авраама, в которую, конечно же, включаются и ахль аль-Китаб — люди Писания. Эта идентичность противопоставляет единобожников языческому миру, и характеризуется исповеданием веры в пророков, вышедших из лона Авраамова, происходящих от Исаака и Исмаила.

Второй уровень — это, собственно, ислам. Хотя следует оговориться, что мусульмане принципиально считают исламом всю религию единобожия, данную пророками. С точки зрения мусульман, религии Моисея и Иисуса — это тоже ислам. Но есть и религия пророка Мухаммада (мир Ему), в которой выделено то, что составляет суть исламской идентичности.

Итак, фундаментальная характеристика идентичности в исламе — это вера, как состояние сознания; это Иман (человек веры), это то, во что мусульманин должен верить — в Аллаха, Его ангелов, в пророков и их писания, в Судный день и воскресение из мертвых; а также то, что должен делать мусульманин — соблюдать пять столпов ислама: молитву, пост, Хадж, закят и, в первую очередь, — само исповедание веры. Эти фундаментальные требования не являются благопожелательными, человек не может сказать: я мусульманин, но ни во что не верю и ничего не делаю.

Такова принципиальная часть, но есть и практическая. Люди — создания, сделанные из праха, не могут жить на уровне постоянного горения. Они не являются активными носителями Имана. Как пылинки, пляшущие в свете луча, они вовлечены в этот луч, но они не формируют фотоны, благодаря которым он существует.

Человек, погруженный в быт, может не помнить ежеминутно о том, что он — мусульманин, но перечисленные мной принципы живут глубоко в его сердце в виде как бы свернутого заархивированного файла. И если он слышит, как оскорбляют ислам, у него возникает чувство протеста. И тогда он ощущает себя мусульманином. Он задается вопросом: а кто такой мусульманин? — и заархивированный файл начинает разворачиваться...

Существует мнение, что этнические мусульмане — это неверный термин, ибо мусульманином следует считать только человека практикующего ислам. На это утверждение у людей, посвященных в данную тему, существует отповедь со ссылкой на Коран: когда Моисей решил вывести евреев из Египта, фараон сказал ему: «Многие из них приняли нашу веру, зачем тебе их трогать? Оставь их и выведи только тех, кто следует за твоими словами». Но Моисей ответил: «Нет, я выведу всех своих». Он вывел всех евреев, а дальше, когда они стали обращаться к золотому тельцу, он вручил оставшимся верными мечи, и они перебили отпавших.

То есть, если кого-то коснулся луч пророческой традиции, противостоящей натуральному человеку и натуральной традиции, то этот человек вписан в этот луч и не может из него выйти, он может быть только наказан за отступничество.

С точки зрения ислама человек является рабом Божьим. И это — не фигуральное выражение. Он в буквальном смысле является инструментом воли Господней. А это значит, что вера и принадлежность к исламу безмерно важнее человеческой жизни и всех ее ценностей. Коран говорит: «ваше имущество и ваши дети — это только растопка для огня». Каждый мусульманин является носителем идентичности, базирующейся на структуре, которая не может быть предметом дискуссий, ибо она связана с манифестацией Откровения.

— Что дает соединение двух идентичностей — политической и религиозной?

— Политический ислам — это ислам, прежде всего исходящий из названных предпосылок. Если чисто конфессионально очерченный ислам, есть соблюдение предписаний в надежде на милость Всевышнего и жизнь вечную, то для ислама политического это еще и осуществление провиденциальной мысли Бога о назначении человека — быть наместником Всевышнего на земле.

Политический ислам есть соединение практической деятельности, в центре которой — необходимость осуществления воли Всевышнего, с высокой теологией, наделенной бездонной творческой глубиной, и мистической загадочностью, построенной на утверждении нетождественности всего всему — то есть не на великой идентичности, а на принципе различения.

Это различение начинается внутри человека, в котором есть искра духа Божьего, и кончается различением Всевышнего от всего, что не есть Он. Это вектор, противостоящий динамике и пафосу натуральных религий, тому, что так любят многие философы, начиная от Шеллинга и заканчивая Соловьевым — великой всеобщности и всеединству. Идентичность ислама утверждается в противопоставлении принципу универсального, она обращена на уникальность творца. Это антипантеистическая духовная динамика.

Что же касается власти, то мусульманин признает только власть Аллаха. В его глазах любая иная власть легитимна лишь постольку, поскольку она легитимизирована принципами, изложенными в Откровении.

Кроме того, мусульмане смотрят на иудеев и христиан как на людей, которые причастны к Откровению, но должны признать превосходство мусульман, после чего могут попасть под защиту исламских законов. Это означает, что в мусульманском обществе им гарантированы неприкосновенность жизни, имущества, бизнеса, религии — то есть жизнь по законам их веры. Если человек не попадает под законы ислама — то есть, его не судят шариатским судом, его должны судить церковным судом христианской общины. Это фундаментально. Но всякое иное государственное установление, из каких бы принципов оно ни исходило — Великой Французской революции, римского права или Декларации прав человека и гражданина, является куфром, то есть неверием и, соответственно, не может быть легитимным. Человек, исповедующий ислам, не идет на компромисс в вопросах легитимности власти.

Мусульманин может исходить из того, что плетью обуха не перешибешь, и не бодаться с властью там, где господствует режим, который невозможно свергнуть, но это не означает, что он с ним солидаризируется. Если же он искренне служит такому режиму, то становится лицемером, а это — страшное обвинение для любого единобожника.

Следует понимать: ислам — это не религия упертого сектантского фанатизма, предпочитающая соблюдение буквы, даже если ради него может быть упущен дух. Поэтому временные союзы возможны, если они целесообразны с точки зрения движения к торжеству ислама.

— В свете сказанного, следует ли властным структурам секулярных стран воспринимать миграционные потоки из исламского мира как фактор дестабилизации?

— Императивом номер один для ислама является отрицание сложившейся глобальной ситуации, мирового порядка. И в ситуации противостояния глобализму, Россия и ее государственность оказываются объективным союзником мусульман.

Я говорю столь откровенно обо всех аспектах ислама, делающих его бескомпромиссным, жестким следованием спиритуальному теологическому принципу, именно для того, чтобы указать площадку, на которой возможен диалог и сотрудничество, потому что политический ислам выстраивает свои приоритеты, исходя из того, что является не легитимным и принципиально неприемлемым. Сегодня это — глобальный мировой порядок с его тенденцией к антидемократизму, уничтожению человеческих свобод и прав, господством олигархического капитала, бюрократии, попиранием ментальной и психической свободы человека.

Этот порядок является важнейшим врагом ислама. Если мусульманин, не осознавая этого, попадает в ловушки противостояния и используется в качестве инструмента для подрыва структур, являющихся его союзниками в противостоянии глобальному миропорядку, то это означает, что он находится вне политики, что он — заложник некой интриги.

Я приведу пример: как правило, у татарских мусульман политика и ислам разведены — политика связана с национальным самосознанием, а ислам — с конфессиональным. Но при этом воля к власти и воля к легитимности переживается ими как аспекты некоего этносолидарного плана. И посредством артикуляции данного плана можно противопоставить татар региональной администрации или сделать их антироссийской силой, что на уровне сиюминутного сознания может выглядеть как отстаивание этносом своих прав. Но с точки зрения политического ислама, это было бы тягчайшим просчетом! Ибо мусульмане должны исходить из того, что они являются частью мировой уммы, сознавать, с каким именно противником они имеют дело, и формулировать свои интересы в соответствии с этими императивами.

Таким образом, если Россия геополитически является союзником исламского мира перед лицом американского диктата, то задача мусульманина, проживающего на территории России — укреплять потенциал этого геополитического образования.

Бескомпромиссность политического ислама — залог того, что его носитель будет союзником российской государственности. Очевидно (и это не изжито даже постсоветским периодом), что с 1917 г. Россия является необходимым фактором в политической жизни уммы как ресурс ее стабильности.

На мой взгляд, российская государственность заинтересована в развитии политического ислама, поскольку он позиционирует себя как самостоятельный субъект, как метасубъект большой истории, и именно в этой роли оказывается единственным компетентным союзником России, с которым можно вести продуманный диалог.

— По мнению американского публициста-политолога Даниэла Пайпса, на Западе политический ислам пытается осуществлять контроль над миграционными потоками из мусульманских стран, контролируя мировоззрение и политическое поведение иммигрантов. Как Вы оцениваете это суждение, и каким образом российский политический ислам взаимодействует с миграционными потоками из мусульманских государств?

— Естественно, политический ислам всегда будет стремиться влиять, организовывать и направлять, это характерно для любой политической силы. Другой вопрос — как и в какую сторону.

Например, политический ислам на территории нашей страны обнаружил себя в общественно-легитимной форме в 1990-м году, в момент создания Исламской партии возрождения (ИПВ) , объявившей себя фактором сохранения Союза. В партии шла борьба, в ней существовали фракции, тяготевшие к различным российским политическим силам, но в целом руководство ИПВ выступало за Союз. Более того, оно выступало за сохранение общесоюзного статуса партии уже после его распада. К сожалению, сделать это не удалось, и лидеры фракций в республиках пошли за предложенной им приманкой — возможностью участвовать в политической жизни республик и даже прорваться к власти. Это ярко проявилось в Таджикистане, где представителям партии было предложено в коалиции с демократами возглавить правительство, что в итоге привело к гражданской войне, жертвам и бегству партии из республики.

Но руководство российской партии осталось на интегристских позициях. И сейчас, когда перед лицом новых вызовов возникает тенденция к консолидации евразийского пространства, взгляд мусульман на постсоветскую геополитику, и на способность уммы играть позитивную роль в регенерации этого пространства, представляет интерес для тех, кто хотел бы содействовать сплочению Евразии.

К сожалению, мусульмане могут оказаться за бортом новых комбинаций и новых союзов. Это обрекло бы диаспоры, существующие на территории России, на не легитимность, и противопоставило бы их основному населению.

Одним из мощных средств стабилизации миграционных процессов в постсоветском пространстве, является расширение перспектив восстановления союза с республиками СНГ. А самым плачевным я считаю подход, при котором в случае восстановления союза России, Белоруссии, Армении и Казахстана, Соединенным Штатам будет предоставлена возможность делать на территории Средней Азии все, что угодно. Такой раздел постсоветского пространства привел бы к дестабилизации.

Борьба против американского присутствия идет уже сегодня. И она будет расширяться. Возможно, единственное, что сдерживает ее — надежда на то, что Москва системно и институционализированно начнет вытеснять американцев из постсоветского пространства напоминанием о сроках и условиях, на которых они были туда допущены. Если же мусульмане поймут, что Москва отказалась от участия в жизни мусульманской части СНГ, на территории Средней Азии, а, возможно, и за ее пределами может, может начаться широкомасштабная партизанская война.

— Одна из первоначальных задач мультикультурализма заключалась в интеграции выходцев из азиатских стран. Как представители ислама относятся к политике интеграции людей, близких им по взглядам?

— Где начинается интеграция и где она кончается? Али Шириати, один из признанных идеологов исламской революции в Иране, большую часть жизни прожил во Франции, преподавал в Сорбонне, был другом Жана-Поля Сартра. Тем не менее, он стал одним из мощных факторов революционизации иранской молодежи. Это мультикультурализм? Лично я посвятил много времени изучению немецкой классической философии, не будучи чуждым и русской литературе. Это мультикультурализм? И как это сказывается на том, что я являюсь идеологом политического ислама?

Если это — мультикультурализм, то он только укрепляет политический ислам и делает его более привлекательным для внеисламским кругов. Благодаря ему изрядная часть европейской интеллектуальной элиты сегодня приемлет ислам. Причем именно как духовный ответ на маргинализацию по отношению к катку глобализма. Люди, обладающие значительным интеллектуальным ресурсом, чувствуют, что по ним прокатывается бульдозер современной истории, давящий то, что было наработано за последние столетия в плане свободного человеческого самоощущения. И они обращаются к исламу, напрямую связывающему человека с силой, противостоящей второму началу термодинамики.

Космос давит на тебя, но есть Всевышний, делающий тебя центром космоса. При условии, что ты проявляешь политическую и духовную волю, являясь носителем Имана.

Интервью провела Евгения Малахова, журнал Со-Общение № 3. Март 2003