Россия как колыбель обновленного Ислама

Интервью Prague Watchdog

Prague Watchdog: Не так давно Вы сделали заявление, в котором утверждали, что появление в рядах бойцов Имарата Кавказ Шейха Саида Бурятского знаменует собой новую веху в освободительной борьбе мусульман в России. Интернационализация конфликта, которую олицетворяет Шейх Саид Бурятский, якобы дает качественно иной импульс джихаду. Нет ли здесь некоторого преувеличения? О преодолении национального, этнического говорили и предшественники Докки Умарова, а общекавказские структуры сопротивления вообще начали складываться еще при Масхадове, единый фронт был конституирован Абдул-Халимом Садулаевым. Почему, собственно, именно Шейх Саид Бурятский стал для Вас олицетворением надэтнической платформы вооруженной борьбы?

Гейдар Джемаль: Все составные элементы — концепция, идея, а главное, воля всех участников — стекаются в одном направлении, но была необходима некая точка сборки, некий элемент, который придал бы процессу зримые очертания, символ, знаменующий собой начало нового этапа. Разумеется, смысл происходящего открывается только тем, кто способен разглядеть конструкцию времени, истории, как она вершится в данном регионе, поскольку все компоненты уже на месте.

Тем не менее я опираюсь не только на заявления Шейха Саимда Бурятского, но и на заявления Имарата, который подчеркнул свою наднациональность, вненациональность, отказ от идеи псевдогосударств — строительства новых бюрократических структур под высокозвучащими лозунгами. На самом деле они представляют собой не что иное, как попытку скопировать, спародировать старые коррупционные бюрократические системы. Декларативный отказ от всего этого в сочетании с заявлением Шейха Саида Бурятского и дал мне основание сказать о том, что это некая веха, граница, черта, за которой угадывается новое сознание, новый период. Тем более что не только люди, которые там живут, воспринимают это как свою тему, как свое дело, но и многие, кто находится далеко от региона.

PW: А что за этой чертой — включение в вооруженную борьбу муджахедов из других регионов России и даже из-за пределов России?

Г. Д.: Я думаю, что речь не идет об этой почему-то пугающей всех и совершенной периферийной теме участия неких иноплеменных муджахедов в джихаде. Видимо, республиканская Испания 1936-39 годов настолько засела в подкорке, что ассоциативный ряд всегда выстраивается за интербригадами того времени. Это, естественно, техническая деталь, которая, может быть, и явится элементом процесса, но главное, несомненно, не в этом, а в том, что Северный Кавказ выходит на рубеж обретения себя как геополитического центра влияния на постэтническом фундаменте.

PW: Но, может быть, пока это всего только лишь назывная идея...

Г. Д.: Все начинается с назывной идеи. Сначала был 1-й Интернационал Маркса, который в одиночку создал свой «Манифест», дал подписать его паре десятков человек из разных стран, впервые прочитавших текст, когда приехали к Марксу на совещание. А потом были и 2-й и 3-й Интернационалы.

PW: Ислам в версии руководства Имарата воспринимается в значительной мере как сектантский. Вы полагаете, что сами по себе салафитские идеи способны перевернуть сознание мусульман в России?

Г. Д.: Во-первых, уже переворачивают, во-вторых, это не окончательная форма. Любые высказанные идеи — это реальная и постоянно меняющаяся смысловая ткань, а не догматика. Я считаю, что в целом надо иметь в фокусе концепцию политического ислама, которая пробивает себе дорогу, заново себя формулируя. Люди отвыкли за несколько столетий от подобной терминологии, от политической воли, которая выражается через Ислам, от того, что теология может быть знаменем борьбы за справедливость, т. е. и формулой, и методикой описания реальности в политическом и экономическом своих аспектах. Все привыкли к позитивистскому либеральному мышлению, конструирующему себя в рациональных категориях. Все забыли, что борьба народов за социальную и политическую справедливость, за свое присутствие на исторической сцене всегда шла под теологическими знаменами и возглавлялась прежде всего теологами. Сегодня мы к этому возвращаемся, и, естественно, есть серьезные проблемы встраивания в такой высокий дискурс, в такую высокую планку политической философии, достаточно глубоко разработанной, скажем так, западными мыслителями. А для мусульманских умов это пока что еще некое новое поле. Тем не менее самое главное — это политический Ислам, который является точкой сборки самых разных сил, пришедших к выводу, что проблема истории — это их личная конкретная беда и что они должны возглавить мировое протестное движение.

PW: А может быть, дело не столько в либерализме, сколько в привычке мыслить в категориях христианской цивилизации, когда вера уклоняется от деятельного обустройства политических и социальных систем, если они не пытаются уничтожить Бога?

Г. Д.: Не будем лицемерить. Никакой христианской цивилизации нет, если не считать, что Буш с его баптистским фундаментализмом — ее образцовый представитель. Европа в лице многих своих идеологов неоднократно декларировала, что живет в постхристианскую эпоху, и, более того, очевидно, что сегодняшняя европейская традиция восстанавливает традицию поздней античности. Она сама становится Римом, и Соединенные Штаты — также часть мирового Рима, который является культом государственной организации, т. е. культом цезаристского человекобожия. Не так важно, в личной ли форме, как в древности, или в коллективисткой форме мировых элит сегодня, но тем не менее это преемственный Рим, который стоит на стороне Пилата, а не на стороне Христа. Так что привлечение сюда христианской цивилизации является совершенно лишним. Это Рим против Иерусалима в формате начала новой эры.

PW: Хорошо, давайте спустимся на землю хотя бы ненадолго. Салафизм декларативно вступает в конфликт с привычным образом жизни, обычаями, ментальностью северокавказских народов. Если народ не поддерживает джихад, то это с точки зрения Имарата Кавказ означает, что он пребывает в джахилии, неверии. Мовлади Удугов говорит о том, что, когда Имарат получит власть в регионе, все, кто не пожелают жить по шариату, должны будут или эмигрировать, или подвергнуться соответствующему наказанию. Противоречия между идеологией муджахедов и архаичными формами быта северокавказских этносов нарастает.

Г. Д.: Но эти архаичные формы все равно надо преодолевать. В противном случае северокавказские народы никогда не смогут выйти на уровень способности к конкуренции в условиях мирового цивилизационного кризиса, и это будет угрозой для их собственного существования. Преодоление архаики — это не вопрос адаптации к жестким религиозным нормам, это вопрос выживания Кавказа как целого. И в данном случае некоторый перехлест, который может содержаться в тех или иных высказываниях, не следует воспринимать всерьез, как некий императив. Политический Ислам как радикальная революционная доктрина с момента своего появления вместе с нашим пророком Мухаммадом, так же как и во времена Мусы, Исы, Ибрахима, был вызовом народам, архаике. Ислам для того и является, чтобы войти в конфликт с инерционными архаическими программами. Это все не выходит за пределы тысячелетнего сценария противостояния с истеблишментом.

PW: Но есть и тенденция возрождения архаики, которую воплощает собой сегодняшняя Чечня.

Г. Д.: Возрождение архаики поддерживается прежде всего правящим политическим клубом, я имею в виду на мировом уровне. Обратите внимание, что истеблишмент, представленный традиционными элитами, всегда апеллирует к архаическим формам метафизики, к архаическим центрам духовной традиции, и здесь происходит естественная поляризация. С одной стороны, такая фундаментальная, масонско-инициатическая школа мысли, опыта и переживания, сконцентрированная на стороне элиты, а с другой — жесткий вызов монотеизма, который пользуется категориями, совершенно несвойственными духовной метафизической традиции. То есть такими категориями, как социальная справедливость, равенство и, самое главное, эсхатология. Эсхатологический концепт не является программой духовной традиции в ее архаической форме.

PW: Таким образом, возрождение архаики объективно противоречит интересам истории. Но что касается обычной жизни, людей с их ежедневными заботами? Есть ощущение, что заказ на архаические формы социального быта поступает непосредственно от населения.

Г. Д.: Не думаю. Во всяком случае, не от всего населения в целом. Этот заказ в первую очередь поступает сверху, и обеспечивается он такими жесткими, драконовскими мерами принуждения, что молчание загнанного в моральное подполье большинства можно принять за согласие. Но в действительности сама прочность чисто административного положения Рамзана говорит о том, что на эту архаику дана санкция сверху. А это означает, что архаика, как, собственно, мы это видим на пространстве от Восточного Тимора до Ирландии, всюду находится в союзе с мировым правящим классом.

PW: Похожие процессы идут в целом по России. Правда, архаика другая, но тот политический режим, который установился в стране сейчас, естественно, гораздо архаичней, чем промежуточные модернизационные формы власти в начальный постсоветский период. Путинская система — результат социального заказа, она имеет очень серьезную опору на население.

Г. Д.: Я не согласен. Население никто не спрашивает, прежде всего потому, что оно (население) — «инкоммуникадо». У него нет доступа к средствам информации, которые говорят от его имени и без него. Обратной связи населения с властями нет, а выдавать за точку зрения населения шум в медиа было бы просто некорректно. На самом деле, конечно же, население в огромном своем большинстве переживает тяжелейшую травму, что оно выброшено из модернизационного поля, даже расположенного, скажем, в ошибочной системе координат. Оно выдавливается сегодня из истории, оно перестает быть субъектом исторического процесса. Поэтому говорить о том, что оно поддерживает архаизацию...

Неужели Вы считаете, что население представлено ФЭПом Павловского, или «Русским журналом», или тому подобными проектами?

PW: Может быть, население представлено своими электоральными симпатиями?

Г. Д.: Наивно говорить об электоральных симпатиях в условиях России, где ни к каким цифрам нельзя не просто относиться с доверием, а вообще всерьез.

PW: Насколько можно понять из Ваших заявлений и статей, Вы полагаете, что Северный Кавказ становится сегодня колыбелью исламской революции в России?

Г. Д.: Во всяком случае, это был бы очень желательный путь развития, потому что я не вижу альтернативных регионов для этого. Кавказ совмещает в себе такие свойства, которых мы не найдем ни в Ираке, ни в Афганистане, ни тем более на африканском роге, и даже ни в наиболее продвинутых мусульманских диаспорах в Европе. Прежде всего, это особое качество человеческого материала и особое геополитическое положение Кавказа. А кроме того, подключенность большинства кавказцев к традиции довольно высокого технологического образовательного уровня — я имею в виду, что эти люди прошли советские школы и институты и являются наследниками как бы такой высокой образовательной планки. Т. е. они включены в модернизационный информативный пул при том, что являются стойкими мусульманами, для которых Ислам — это единственный приемлемый модус веры и мышления.

PW: А цели и задачи этой революции каковы?

Г. Д.: Без Кавказа и без его развития в этом ключе никогда не поднимется и не преобразится Россия, которая нуждается во втором модернизационном шансе. Без этого она развалится и сойдет на нет как субъект мирового процесса.

PW: А средства и формы революции?

Г. Д.: Большевистская революция не увенчалась бы успехом без поддержки Кавказа, потому что, как известно, именно благодаря вайнахам удалось остановить наступление Деникина на Москву. Благодаря Дагестану были блокированы те белогвардейские силы, которые перебрасывались из Баку на Северный Кавказ. Красный Дагестан, красные ингуши и в определенной степени чеченцы были теми, кто спас Ленина в Кремле. Конечно, большевики отплатили черной неблагодарностью кавказцам за свое историческое выживание, но факт остается фактом. Именно Кавказ стал той соломинкой или тем предельным фактом, который решил историческую судьбу громадной страны.

Я убежден, что это не случайное, стохастическое совпадение факторов и что иного расклада быть не могло. Это провиденциально, потому что выбор кавказцев встать политически на стороне большевиков определяется именно их исламской мотивацией. Я думаю, что это можно рассматривать как исторический архетип, который проявит себя и в будущем.

PW: А у России есть шанс пойти навстречу этим процессам и заранее объявить о своей капитуляции?

Г. Д.: Речь идет не о капитуляции, а о политической силе, которая могла бы конституировать себя в качестве субъекта, ответственного за новую и освобожденную от всех предыдущих искажений попытку модернизации, той силе, которая взяла бы на себя задачу преобразить страну. И эта сила обязательно должна пойти навстречу Кавказу.

PW: Вы все время смотрите на Кавказ с точки зрения истории, а если спуститься на уровень ежедневных забот конкретного человека, сразу видишь войну, людей, убивающих друг друга. Может быть, стоило бы подойти и с этой стороны к происходящему?

Г. Д.: В Коране есть место: ангелы возражают Всевышнему, который собрался поставить Адама своим наместником на земле. Они говорят: «Зачем Ты ставишь это существо, от которого происходит смешение, ошибки, проливается кровь? Мы же гораздо лучше, потому что мы не выходим из Твоего повиновения». На что Он им отвечает: «Я знаю, а вы не знаете». Иными словами, аспект слабости — смешение, преступления, кровь и так далее, которые характеризуют человека и человеческую историю — есть тот инструментарий, посредством которого осуществляется исторический процесс. Вы не можете иметь историю без крови и страданий. Можно было бы, конечно, представлять, что история могла бы двигаться таким путем, но это будет либеральный взгляд, совершенно исключенный из религиозной парадигмы, в том числе и из традиционалистской, архаической. Либеральный взгляд исходит из того, что человек создан для счастья, как птица для полета, и все существует для человека и во имя человека. Но этот взгляд не имеет ни веса, ни перспективы, поскольку он не учитывает, что человек — это некая площадка перманентного преодоления, некая площадка постановки тайной цели. Человек — инструмент истории, который создан Всевышним, чтобы тот служил Ему.

PW: Салафитской версии Ислама свойственен безудержный, почти «красный» эгалитаризм, и это, возможно, отвечает запросам сегодняшнего Русского Мiра. Может ли мусульманская «левая» стать главенствующей идеологией в России?

Г. Д.: Не то что может, а уже становится таковой. По некоторым непроверенным данным, те многие тысячи русских, которые сегодня принимают Ислам, мотивированы именно этим.

10 декабря 2008 г.
Prague Watchdog