Вопросы Гейдару Джемалю от Евгения Мирошниченко (магистрант СПбГУ)
1. Как Вы считаете, существует ли преемственность в истории русской философии между философией конца XIX-XX вв. и современной русской философией?
Нет, не существует, если не считать нескольких высокобровых мэтров, стоящих особняком: Лосева, Аверинцева, Сергея Хоружего... Однако они не определяют состояние дел в российской философии. Определяют неклессы, подороги, бибихины, гулыги и т. д. Эти люди в постмарксистский период стали пристраиваться ко всяким недофилософам типа Дерриды и Гваттари, которых они не понимают так же, как в первой половине 19 века разночинцы не понимали Гегеля (хотя нынешний псевдофилософский мусор, конечно же, недостоин упоминаться рядом с именем Гегеля!) поэтому преемственность отсутствует, ибо Аверинцева и Хоружева следует считать недобитыми беглецами с «философского парохода».
2. Как Вы относитесь к религиозной философии отца Павла Флоренского? Возможно ли сейчас философствовать так же, в таком же стиле?
Имяславие начавшееся в православии задолго до Павла Флоренского является, пожалуй, самым интересным направлением православной мысли, которое в некоторых аспектах близко подходит к исламской теологии. Однако надо учитывать, что официальная Церковь осудила имяславие и софиологию как ереси, и с точки зрения Церкви, Павел Флоренский и Сергей Булгаков — нераскаявшиеся еретики. Однако имяславие «цепляет» со дна интеллектуального моря очень важный и любопытный краешек истины. Он собственно уже содержится в христианской традиции как учение о Логосе. Вопрос в том, насколько имя как знак в номиналистском понимании можно интерпретировать в качестве реального логоса? С точки зрения Ислама, Откровение исходящее от Всевышнего, не является тварным продуктом, и поэтому можно утверждать, что в определенном внешнем аспекте Творец стал книгой для того, чтобы открыть себя твари. Книга это более глубокое и расширенное понимание Слова, нежели то которое можно получить, опираясь на доктрины эллинов. Книга подразумевает не только Слово в его статике, но и Слово в его сокровенной и откровенной динамиках, что образует провиденциальную мысль. Провиденциальная мысль совпадает с тем, что в Коране названо «матерью книги», которая находится у Аллаха.
(Вспомним начала Евангелия от Иоанна: «И слово было у Бога»). Однако эти интересные поиски отдельных православных исследователей никогда не поймут понимания и поддержки у Церкви, потому что такого рода исследования крайне опасны для статуса клира по отношению к человечеству и истории. Ведь тайная мысль любой Цервки — необязательно христианской, это то что «попы», коллективно образуют «тело Божие» ...
3. Как Вы относитесь к наследию французской философии постмодернизма? (Фуко, Деррида, Бодрийар).
Строго говоря, это не философия, а занятная эссеистика на темы которые не пересекаются с подлинным философским вопрошанием.
4. Есть мнение, что религия может укрепиться только на почве народной культуры, народной традиции. Но сейчас, в эпоху постмодернизма, разрушения деревенской, традиционной народной культуры, с этой точки зрения, религия укорениться не может. Поэтому средние слои населения, как и население деревень (в России), в основном, безрелигиозное. Так ли это и что Вы об этом думаете?
Религия представляет собой объективный внечеловеческий феномен. Традиция, (причем любая!), носит внечеловеческий характер. Конечно, некая матрица, произведенная от традиции, накладывается на мягкую глину той или иной социальной группы, типа крестьянства. Потом эти фольклорные слои подвергаются мобилизационным процессам, становятся частью мегаполисного люмпениата, и то что было выдавлено на их мозгах стирается. Однако это не имеет никакого отношения к Традиции, существование которой не зависит от того, есть у нее носители или нет. В любом случае крестьянство бессознательно переносит лишь некие отголоски определенных парадигм, которые собственно и образуют так называемый фольклор. Вообще же этот вопрос очень сложен.
5. В одной из лекций Вы говорили, что «традиция пребывает вне времени и пространства». Как это можно обосновать, если, с одной стороны, традиция — это порождение истории, которая не существует вне времени и пространства, а с другой стороны, вне времени и пространства есть только Бог (но Бог не есть традиция)?
Традиция не есть порождение истории. История, поколение, связь людей — это только механизмы передачи контента, который не создается на человеческом уровне. Вне времени и пространства находится, во-первых, любой человек, углубившийся сосредоточенно в самосозерцание, который «забыл» о времени и окружающей обстановке. Тогда он имеет дело с чистым субстратом своего воспринимающего Я, находящегося вне времени и пространства. Кроме того другие миры, нежели наш, также находится вне наших времени и пространства: у них есть свои модальности разворачивания и длительности, непостижимые для нас. Существование всех этих миров в универсальном Бытии также не находится внутри времени и пространства, как мы их понимаем. На самом деле это очевидные вещи, лежащие на поверхности.
6. Как Вы относитесь к богословию Фомы Аквинского и к стремлению некоторых современных православных богословов использовать её (и философию Аристотеля) для построения системы православной догматики?
Православная догматика уже построена, насколько мне известно, византийскими отцами церкви, и по их следам заново проговорено разного рода семинарскими и академическими преподавателями, типа протоиерея отца Голубинского или Владимира Лосского. Вся эта линия идет все- таки скорее к Платону нежели к Аристотелю. Православие гордится тем, что оно не может ни одну мысль высказать точно и догматично в схоластическом смысле. Достаточно открыть Догматическое Богословие того же Лосского, чтобы увидеть: это скорее песня! ...
7. Как Вы относитесь к философии языка (Витгенштейн, Хайдеггер, Рорти)?
Это очень разные авторы вплоть до полярной противоположности между ними. Главная проблема философии языка- это то, что там принципиально не решен вопрос о понимании. Каким образом мы знаем о том, что в данный момент мы нечто знаем, в то время как самый развитый искусственный интеллект также бессмыслен внутри себя, как химическая реакция в стакане воды? Это пытались решить с помощью теории «складки» или ссылкой на кантианские трансценденталии, но, на мой взгляд, все это не ответ. Кроме того, нужно ясно и недвусмысленно согласиться с тем, что язык не возникает на человеческом уровне ни случайно, ни интуитивными способами. Он может быть только низведен или внушен бессловесному существу его носителем. Любопытны в этом отношении эксперименты отдельных исследователей, пытавшихся научить минимальным началам человеческого языка обезьян. Они добились того, что шимпанзе стало составлять из разноцветных плашек фигурки, обозначающие конкретные просьбы и желания. Проблема однако в том, что никакими силами невозможно научить животное сослагательному наклонению, а также будущему и прошедшим временам. Например, телепаты могут в режиме онлайн сообщать друг другу какую-то непосредственную информацию. Однако телепатия не эквивалент языка, потому что только язык может описывать несуществующее. Именно в этой тайне — способности описывать несуществующее — заключена подлинная природа языка, и здесь должно быть начало настоящей философии языка. Поясню почему: это «несуществующее» есть на самом деле всегда Я говорящего, вот исходный момент тайны языка.
8. Можем ли мы говорить о смерти иначе, чем религиозно, на основании веры? Ведь с точки зрения разума, мы не имеем опыта смерти, не переживаем его. А когда этот опыт приходит, то уходим мы.
Мы можем говорить о смерти только как о безусловном невозможном, которое есть как черная дыра вопреки, естественно, всем рациональным и логическим связям. Эта черная дыра, которая нами называется смертью, противостоит абсолютно всему, что доступно определению. Ясно, что это же относится и к нашему свидетельствующему сознанию, пока мы живы. Мое я не квалифицируется предикатом есть, поскольку если бы это было так оно бы не отличалось от любого другого феномена, который может сопрягаться с этим предикатом. А раз так, «Я» было бы «вещью среди вещей», и ничего не знало бы ни о них ни о себе. Разница между этим знающим я и смертью только наличие разрушаемой телесной индивидуальности, проще говоря физической личности со своим телом. Эта физическая личность служит своеобразным зеркальцем посылающим блик на стену. Нет зеркальца, и блик совпадает с невидимым и никак неопределяемым светом. Так и здесь, нет тела, и свидетельствующее я совпадет с черной дырой, которая уже больше не противопоставлена никаким феноменам. Это все естественно, может быть понято только на сверхрациональном уровне.
9. Платон и Аристотель. Монотеизм. Понятийный аппарат, который переняло и использовало Христианство в изложении своей догматики. Ислам также в определённый период времени перенял эллинистическую методологию. Возможно ли сегодня преодоление философского наследия древних греков?
Все язычники стоят на платформе монизма, а не монотеизма. Когда мы говорим многобожники, мы имеем в виду на самом деле тех, чьё мировоззрение подразумевает тождество части и целого, отдельного феномена и универсального всеобщего. С точки зрения многобожника, любую пылинку поддерживает Абсолют весь целиком, и поэтому пылинка исчезает в Абсолюте, так и Абсолют исчезает в пылинке. Это монизм.
Монотеизм исходит из того, что «ОН» (единый творец — Всевышний) противостоит всему, что не есть только он сам, все, что существует есть не-Бог, а стало быть все сущее на фундаментальном плане есть неведение о Боге, некая ночь, которую Откровение называет Ночью возможности, потому что «кадр», который обычно переводится как могущество, имеет значение возможность, потенция. Речь идет о непроглядной ночи, которая есть чистое неведение. Всевышний отправляет туда Дух для того, чтобы реализовать свою провиденциальную мысль, которая осуществляется в акте преодоления и уничтожения самого факта этого неведения о Боге, которое совпадает с творением как таковым. Поэтому монотеизм есть всегда движение от «ВСЕГО» (которое в себе едино универсально и лишено света, знания, духа т. е. является чистой лишенностью) к противостоящему этой бессмысленной универсальности непостижимому Единому. Это движение от всеобщего к уникальному, от известного бессмысленного к неизвестному Смыслу называется таухид, т. е. диалектический динамический процесс движения Духа к отождествлению с полюсом единственности, уходя от полюса всеобщности. Таким образом, монотеизм — это враг монизма, таухид — это враг вахдат. Но это уже требует специальных знаний эзотерической семантики арабского языка.