Летом, 18 июня, 192 года назад, началась самая великая битва современности, в которой участвовали почти все ведущие силы тогдашнего мирового сообщества. Она получила название «Битва народов», хотя на самом деле в гораздо большей степени это было «столкновение цивилизаций» — за два столетия до того, как о подобных вещах неубедительно заговорили американские профессора. Ватерлоо! Когда мы говорим о «самой великой» — это не метафора. Сражение между Наполеоном, собравшим последние силы истощенной Франции, и всей остальной Европой было важнее любой битвы Второй мировой войны. Прежде всего потому, что в 1939 — 1945 годах ни одна победа и ни одно поражение сами по себе не предопределяли перспективу германского Рейха и его фюрера: эта судьба была очевидной и неотвратимой с самого начала. Исход же Ватерлоо мог изменить лицо мировой цивилизации.
В тот день решалась участь последнего цезаря римского Запада, ибо Наполеон был в полном смысле «солдатским императором» в лучших традициях поздней империи. Его разгром стал решающей вехой в создании нового всемирного правящего класса — абсолютистской аристократии, теснейшим образом связанной с институтом «высокой Церкви» и международного ростовщичества. Абсолютистская аристократия в зрелый период своего развития деперсонализирована. Она ненавидит героев, карает «бонапартизм», развенчивает мифы. Она «светит» себя в светских полосах желтых изданий — для масс. Для быдла, чье спокойствие духа гарантируется клоунадой принцев. Самый страшный грех в глазах абсолютистской аристократии — обожание плебеев, жертвенно отданное цезарю. Наполеону оно было отдано беззаветно. По словам Альфреда де Мюссе, за 25 лет непрерывных войн Франция отдала 2,5 млн жизней — цвет своей мужественной молодежи. 1,5 млн из них забрал на свои нужды корсиканец. Что еще? Да, конец Наполеона — это и исторический крах касты кшатриев в формате западной цивилизации. В посленаполеоновскую эпоху силовой фактор из кастового стал превращаться в корпоративный. Сначала еще сохраняя признаки сословности, затем все больше перерождаясь в бюрократическую, лишенную духа машину. Кшатрии-воины, героические одиночки, в свое время начали эпоху великих географических открытий, очертили контуры мировых империй. Их посленаполеоновские корпоративные продолжатели сделали эти империи безжизненными обреченными зданиями. В XX веке в антиколониальной борьбе западное господство было похоронено последними уцелевшими кшатриями третьего мира — одинокими героями партизанской герильи. Наполеон представлял собой не лидера колониальной империи, но цезаря того всемирного Рима, который оставался собой, объединяя всех. После него эта идея умерла. Новый Запад после 1815 года — это синкретический сплав Рима с его историческими оппонентами, Карфагеном и Египтом. Оккультное мировоззрение абсолютистской аристократии и неоплатоническая наука буржуазии, пришедшие на смену феодальному культу Христа и Девы Марии, — тоже следствие Ватерлоо. При жизни Наполеона проклинали гораздо больше, чем Гитлера, пока тот был действующим диктатором. Зато Гитлер превратился в «инкарнацию сатаны» после падения Берлина, а Наполеон был реабилитирован вскоре после своего заточения усилиями таких романтиков, как Байрон, Лермонтов, Гейне. Не странно ли? Дело в том, что у Гитлера — да и Сталина! — была совсем другая харизма. Они являли собой не императоров, правящих во имя «непобедимого солнца», но варварский тип племенных вождей, легитимизированных коллективным бессознательным. Наполеона возродил к исторической славе тайный культ Митры, который он разделял со своими врагами, остающимися у власти до сих пор.
Летом, 18 июня, 192 года назад, началась самая великая битва современности, в которой участвовали почти все ведущие силы тогдашнего мирового сообщества. Она получила название «Битва народов», хотя на самом деле в гораздо большей степени это было «столкновение цивилизаций» — за два столетия до того, как о подобных вещах неубедительно заговорили американские профессора. Ватерлоо! Когда мы говорим о «самой великой» — это не метафора. Сражение между Наполеоном, собравшим последние силы истощенной Франции, и всей остальной Европой было важнее любой битвы Второй мировой войны. Прежде всего потому, что в 1939 — 1945 годах ни одна победа и ни одно поражение сами по себе не предопределяли перспективу германского Рейха и его фюрера: эта судьба была очевидной и неотвратимой с самого начала. Исход же Ватерлоо мог изменить лицо мировой цивилизации.
В тот день решалась участь последнего цезаря римского Запада, ибо Наполеон был в полном смысле «солдатским императором» в лучших традициях поздней империи. Его разгром стал решающей вехой в создании нового всемирного правящего класса — абсолютистской аристократии, теснейшим образом связанной с институтом «высокой Церкви» и международного ростовщичества. Абсолютистская аристократия в зрелый период своего развития деперсонализирована. Она ненавидит героев, карает «бонапартизм», развенчивает мифы. Она «светит» себя в светских полосах желтых изданий — для масс. Для быдла, чье спокойствие духа гарантируется клоунадой принцев. Самый страшный грех в глазах абсолютистской аристократии — обожание плебеев, жертвенно отданное цезарю. Наполеону оно было отдано беззаветно. По словам Альфреда де Мюссе, за 25 лет непрерывных войн Франция отдала 2,5 млн жизней — цвет своей мужественной молодежи. 1,5 млн из них забрал на свои нужды корсиканец.
Что еще? Да, конец Наполеона — это и исторический крах касты кшатриев в формате западной цивилизации. В посленаполеоновскую эпоху силовой фактор из кастового стал превращаться в корпоративный. Сначала еще сохраняя признаки сословности, затем все больше перерождаясь в бюрократическую, лишенную духа машину.
Кшатрии-воины, героические одиночки, в свое время начали эпоху великих географических открытий, очертили контуры мировых империй. Их посленаполеоновские корпоративные продолжатели сделали эти империи безжизненными обреченными зданиями. В XX веке в антиколониальной борьбе западное господство было похоронено последними уцелевшими кшатриями третьего мира — одинокими героями партизанской герильи.
Наполеон представлял собой не лидера колониальной империи, но цезаря того всемирного Рима, который оставался собой, объединяя всех. После него эта идея умерла. Новый Запад после 1815 года — это синкретический сплав Рима с его историческими оппонентами, Карфагеном и Египтом. Оккультное мировоззрение абсолютистской аристократии и неоплатоническая наука буржуазии, пришедшие на смену феодальному культу Христа и Девы Марии, — тоже следствие Ватерлоо.
При жизни Наполеона проклинали гораздо больше, чем Гитлера, пока тот был действующим диктатором. Зато Гитлер превратился в «инкарнацию сатаны» после падения Берлина, а Наполеон был реабилитирован вскоре после своего заточения усилиями таких романтиков, как Байрон, Лермонтов, Гейне. Не странно ли?
Дело в том, что у Гитлера — да и Сталина! — была совсем другая харизма. Они являли собой не императоров, правящих во имя «непобедимого солнца», но варварский тип племенных вождей, легитимизированных коллективным бессознательным. Наполеона возродил к исторической славе тайный культ Митры, который он разделял со своими врагами, остающимися у власти до сих пор.
ВЫПУСК № 24 (469)Деловой еженедельник «Компания»