Этот роскошный оккультный цветок был явно предложен Копполой в качестве сквозного символа в его фильме «Молодость без молодости». Что такое роза, знает каждый любитель оккультизма и теософии: это символ «женственного аспекта» Неба, того, который для краткости именуется Истиной. Эта роза присутствует в заставке фильма, время от времени появляется то там, то тут из ничто вокруг главного героя (профессора Доминика), а в последнем кадре, когда профессор в виде замерзшего бомжа валяется в бухарестском сугробе, прыгает в его мертвую руку...
Эффект несколько фотошопный, но по размышлении понимаешь, что великий Коппола так и хотел.
Сюжет-то, в принципе, сложный, запутанный. Профессор Доминик со студенческой скамьи интересовался восточными языками. Главной его целью была даже не теософия, а — знание о том, в какой момент человеческое существо становится «говорящим созданием», как это происходит. Судя по всему, нашего героя (который, видимо, несет в себе аллюзию на традиционалистского румыно-франко-американского исследователя религий Мирча Элиаде) не устраивают марксистские варианты ответов. Он ищет происхождение языка в трансцендентных уровнях реальности. Ищет их долго и без толку, потому что в конце жизни (с которого начинается фильм) идет по улице под дождем, хныча и жалуясь, что вопрос не решен и главная книга не написана. В этот момент прямо на тротуаре его поражает молния (это выполнено в фотошопной эстетике, как многие чудеса этого фильма). Семидесятилетний профессор не умирает, а становится молодым и сексуально предприимчивым. Более того, теперь их два: он и его двойник. Alter ego все время подсказывает «стволовому персонажу», что делать.
Тут как раз война. Румынию заполонили нацисты в эффектной, но исторически совершенно неверной форме (почему-то темно-зеленого цвета. Не способны в Голливуде помножить два на два без ошибки).
Нацисты очень хотят познакомиться с чудесным профессором. Есть у них гениальный медицинский злодей — конечно же, любимец Гитлера! — который давно уже миллионовольтовыми разрядами пытается оживить всякую дохлую скотину (в фильме — лошадь). Про «миллион вольт» навязчиво повторяется в разных ситуациях. Молодой раздвоившийся профессор бежит по подложным документам в нейтральную Швейцарию, но «сумрачный нацистский гений» (которого, кстати, зовут Йозеф — как Геббельса и доктора Менгеле) находит его и там, и на невнятной ночной улице якобы Женевы, размахивая парабеллумом, предлагает сотрудничество. Профессор понимает, что согласиться — значит, плюнуть в лицо всему цивилизованному человечеству, закрывает глаза и усилием воли заставляет немецкого экспериментатора застрелиться (телекинез, по ходу?) Путь к либеральному рыночному человечеству свободен.
Тем временем, на экране шустро идет параллельная любовная линия. Еще до молнии, в самые молодые годы первой жизни у нашего Доминика была Лаура. (Впоследствии ее присутствие будет проходить через весь фильм в виде старинных карманных часов с крышечкой, на которой написано по латыни: «С любовью навеки. Лаура». Это главный объект фильма, выступающий от имени Времени.) В какой-то момент она поняла, что филология несовместима с семейной жизнью, и предложила расстаться...
Выздоравливая от последствий молнии, помолодевший профессор обнаруживает в соседней палате лечебного учреждения элегантную даму, которая оказывается совершенно эмансипированной и без лишних слов (буквально) принимает его ухаживания. Дама оказывается эсэсовкой, у которой на черных резинках чулок — белые свастики! (Вспоминается тридцатилетней давности фильм «Переход», где у эсэсовского маньяка черная свастика была на белых трусах в самом интересном месте. Постмодернистская цитатность поражает даже великих.) В общем, чувственная агентесса появляется и в Швейцарии и, внезапно поменяв убеждения, ценой своей жизни спасает Доминика от нацистских приставаний. А тут и войне конец...
В послевоенной Швейцарии начинается наиболее трагическая часть любовной истории Доминика. На горной прогулке он встречается с двумя дамами, разъезжающими в старом добром «жуке» (Фольксвагене). Одна из них среднего возраста, а другая — свежая и юная. «Вероника», — представляется она, но двойник подсказывает профессору, что это не ее настоящее имя.
Что-то не дает профессору идти своей дорогой — в горах-то тревожно, много электричества, дождик некстати — и он, взяв такси, пускается по следу дам. Так и есть: «жук» сполз с дороги на обочину, дама средних лет мертва-мертвёшенька, а красотка сидит в какой-то яме, причитая на непонятном языке, который оказывается санскритом. Разряд молнии не пощадил и ее: она стала на минуточку Рупини, девушкой-философом, медитировавшей XIV веков назад в индийской пещере над буддийскими сутрами. Рупини медитировала, пока там, в ее хронотопе, с ней не случилась та же молния. Тут Рупини и Веронику замкнуло друг на друга.
Профессор, видимо, нахватавшийся от нацистов бессердечного прагматизма, начинает вовсю с Рупини-Вероникой спать и одновременно использовать ее как инструмент проникновения в тайны языка и культуры. Вот уже она говорит что-то по-шумерски, а то вскакивает среди ночи после полноценного секса и начинает по-вавилонски молиться... Все дальше и дальше во тьму времен. Через некоторое время профессор обнаруживает, что его мультифункциональная партнерша выглядит лет этак на пятьдесят, и прячет от нее зеркала. А когда правда выходит наружу, просит прощения, объясняя, что получилась ужасная ошибка, и что им лучше расстаться (намекая, в качестве бонуса, что, может, без него она помолодеет).
Доминик возвращается в Румынию Чаушеску, где тут же идет в кафе своей юности и мгновенно оказывается в одном из дней 1928 года, когда все началось. Вокруг него его старые друзья-профессора. Петля времени замкнулась в ленту Мебиуса.
Да вот беда! Уходя из гостиницы, Доминик разбил зеркало со своим двойником. В результате, пока он говорил с коллегами из прежней жизни, к нему вернулся облик семидесятилетнего старика. Шаркающей походкой, полысевший и поседевший, наш бедолага выбегает в снежную бухарестскую ночь, чтобы навеки уснуть в ближайшем сугробе...
Роза, появляющаяся в его руке, — коллективный дар от всех женщин, которых он знал и с которыми так плохо обошелся в течение своих двух жизней.
Если бы не надпись в завершающих титрах, ни за что бы не поверил, что это история по Мирча Элиаде. Увы. Итогом крайне эстетски снятого, но совершенно невразумительного китча, стал ужасный вывод: Фрэнсис Форд Коппола великолепен как режиссер, необычайно изыскан в своей визуализации картинки, но совершенно несостоятелен в роли интеллектуала. Все его знаменитые удачи реализовались на основе сценариев, написанных профессионалами своего дела. Увы, сценарий по Элиаде писал он сам.
Этот роскошный оккультный цветок был явно предложен Копполой в качестве сквозного символа в его фильме «Молодость без молодости». Что такое роза, знает каждый любитель оккультизма и теософии: это символ «женственного аспекта» Неба, того, который для краткости именуется Истиной. Эта роза присутствует в заставке фильма, время от времени появляется то там, то тут из ничто вокруг главного героя (профессора Доминика), а в последнем кадре, когда профессор в виде замерзшего бомжа валяется в бухарестском сугробе, прыгает в его мертвую руку...
Эффект несколько фотошопный, но по размышлении понимаешь, что великий Коппола так и хотел.
Сюжет-то, в принципе, сложный, запутанный. Профессор Доминик со студенческой скамьи интересовался восточными языками. Главной его целью была даже не теософия, а — знание о том, в какой момент человеческое существо становится «говорящим созданием», как это происходит. Судя по всему, нашего героя (который, видимо, несет в себе аллюзию на традиционалистского румыно-франко-американского исследователя религий Мирча Элиаде) не устраивают марксистские варианты ответов. Он ищет происхождение языка в трансцендентных уровнях реальности. Ищет их долго и без толку, потому что в конце жизни (с которого начинается фильм) идет по улице под дождем, хныча и жалуясь, что вопрос не решен и главная книга не написана. В этот момент прямо на тротуаре его поражает молния (это выполнено в фотошопной эстетике, как многие чудеса этого фильма). Семидесятилетний профессор не умирает, а становится молодым и сексуально предприимчивым. Более того, теперь их два: он и его двойник. Alter ego все время подсказывает «стволовому персонажу», что делать.
Тут как раз война. Румынию заполонили нацисты в эффектной, но исторически совершенно неверной форме (почему-то темно-зеленого цвета. Не способны в Голливуде помножить два на два без ошибки).
Нацисты очень хотят познакомиться с чудесным профессором. Есть у них гениальный медицинский злодей — конечно же, любимец Гитлера! — который давно уже миллионовольтовыми разрядами пытается оживить всякую дохлую скотину (в фильме — лошадь). Про «миллион вольт» навязчиво повторяется в разных ситуациях. Молодой раздвоившийся профессор бежит по подложным документам в нейтральную Швейцарию, но «сумрачный нацистский гений» (которого, кстати, зовут Йозеф — как Геббельса и доктора Менгеле) находит его и там, и на невнятной ночной улице якобы Женевы, размахивая парабеллумом, предлагает сотрудничество. Профессор понимает, что согласиться — значит, плюнуть в лицо всему цивилизованному человечеству, закрывает глаза и усилием воли заставляет немецкого экспериментатора застрелиться (телекинез, по ходу?) Путь к либеральному рыночному человечеству свободен.
Тем временем, на экране шустро идет параллельная любовная линия. Еще до молнии, в самые молодые годы первой жизни у нашего Доминика была Лаура. (Впоследствии ее присутствие будет проходить через весь фильм в виде старинных карманных часов с крышечкой, на которой написано по латыни: «С любовью навеки. Лаура». Это главный объект фильма, выступающий от имени Времени.) В какой-то момент она поняла, что филология несовместима с семейной жизнью, и предложила расстаться...
Выздоравливая от последствий молнии, помолодевший профессор обнаруживает в соседней палате лечебного учреждения элегантную даму, которая оказывается совершенно эмансипированной и без лишних слов (буквально) принимает его ухаживания. Дама оказывается эсэсовкой, у которой на черных резинках чулок — белые свастики! (Вспоминается тридцатилетней давности фильм «Переход», где у эсэсовского маньяка черная свастика была на белых трусах в самом интересном месте. Постмодернистская цитатность поражает даже великих.) В общем, чувственная агентесса появляется и в Швейцарии и, внезапно поменяв убеждения, ценой своей жизни спасает Доминика от нацистских приставаний. А тут и войне конец...
В послевоенной Швейцарии начинается наиболее трагическая часть любовной истории Доминика. На горной прогулке он встречается с двумя дамами, разъезжающими в старом добром «жуке» (Фольксвагене). Одна из них среднего возраста, а другая — свежая и юная. «Вероника», — представляется она, но двойник подсказывает профессору, что это не ее настоящее имя.
Что-то не дает профессору идти своей дорогой — в горах-то тревожно, много электричества, дождик некстати — и он, взяв такси, пускается по следу дам. Так и есть: «жук» сполз с дороги на обочину, дама средних лет мертва-мертвёшенька, а красотка сидит в какой-то яме, причитая на непонятном языке, который оказывается санскритом. Разряд молнии не пощадил и ее: она стала на минуточку Рупини, девушкой-философом, медитировавшей XIV веков назад в индийской пещере над буддийскими сутрами. Рупини медитировала, пока там, в ее хронотопе, с ней не случилась та же молния. Тут Рупини и Веронику замкнуло друг на друга.
Профессор, видимо, нахватавшийся от нацистов бессердечного прагматизма, начинает вовсю с Рупини-Вероникой спать и одновременно использовать ее как инструмент проникновения в тайны языка и культуры. Вот уже она говорит что-то по-шумерски, а то вскакивает среди ночи после полноценного секса и начинает по-вавилонски молиться... Все дальше и дальше во тьму времен. Через некоторое время профессор обнаруживает, что его мультифункциональная партнерша выглядит лет этак на пятьдесят, и прячет от нее зеркала. А когда правда выходит наружу, просит прощения, объясняя, что получилась ужасная ошибка, и что им лучше расстаться (намекая, в качестве бонуса, что, может, без него она помолодеет).
Доминик возвращается в Румынию Чаушеску, где тут же идет в кафе своей юности и мгновенно оказывается в одном из дней 1928 года, когда все началось. Вокруг него его старые друзья-профессора. Петля времени замкнулась в ленту Мебиуса.
Да вот беда! Уходя из гостиницы, Доминик разбил зеркало со своим двойником. В результате, пока он говорил с коллегами из прежней жизни, к нему вернулся облик семидесятилетнего старика. Шаркающей походкой, полысевший и поседевший, наш бедолага выбегает в снежную бухарестскую ночь, чтобы навеки уснуть в ближайшем сугробе...
Роза, появляющаяся в его руке, — коллективный дар от всех женщин, которых он знал и с которыми так плохо обошелся в течение своих двух жизней.
Если бы не надпись в завершающих титрах, ни за что бы не поверил, что это история по Мирча Элиаде. Увы. Итогом крайне эстетски снятого, но совершенно невразумительного китча, стал ужасный вывод: Фрэнсис Форд Коппола великолепен как режиссер, необычайно изыскан в своей визуализации картинки, но совершенно несостоятелен в роли интеллектуала. Все его знаменитые удачи реализовались на основе сценариев, написанных профессионалами своего дела. Увы, сценарий по Элиаде писал он сам.
31 марта 2008 г