Давно уже общим местом стали жалобы обывателей на то, что им показывают по телевизору и в общественно-политических изданиях в качестве репрезентативных физиономий эпохи. И правда, обывателя можно понять: с экранов и фотографий в серьезных изданиях на нас смотрят «хабитусы», прямо сказать, не очень...
Попросту говоря, те, кого предъявляют народу в качестве выразителей (поскольку «народ» — молчаливое большинство!) его бессловесных нужд и чаяний, заставляют сердце случайного прохожего кровью обливаться от тоски за человечество. Понятно, что выдвижение массы подобных существ в репрезентативную элиту свидетельствует о крахе человечества как проекта. Или если уж не всего человечества, то, по крайней мере, той его части, которая допустила у себя подобное безобразие.
Кто же они, эти персонажи, угнетающие аудиторию убожеством видеоряда и звукосопровождения? Их можно разделить на две части. Первая, наиболее шумная и, как правило, знакомая публике по именам, — это так называемые публичные политики, особая категория уличных актеров: фигляры, зазывалы и прочие проходимцы. Они — психовампиры в сценическом смысле, то есть питаются энергией толп, жаждущих зрелищ. Поскольку они абсолютно бездарны, то идут не в ТЮЗ, а в политику, и государство обслуживает их сумасшедшее тщеславие, создавая иллюзию, будто они не хуже какого-нибудь Майкла Джексона и у них есть «фанаты» (электорат). «Конек» этой части — «гражданское общество» и «публичная политика», легитимно дающие им право вампиризировать. Время от времени государство вдруг резко перестает инвестировать в иллюзию их звездности, и тогда они поднимают крик о том, что «политика куда-то ушла из национального пространства».
Вторая же часть прямо противоположна первой: угрюм-бурчеевы, невыразительные и глубоко анонимные люмпены, поднявшиеся до статуса бюрократов в силу особой сервильности, врожденной клановости и беспредельной готовности на любую подлость. Это люмпены, организованные в корпорацию чиновников, чья корпоративность составляет их единственную, но почти несокрушимую силу. Организованные люмпены зоологически ненавидят политических имитаторов-фигляров из первой группы, поскольку их разделяет противоположный по существу клинический анамнез социально-психологического происхождения.
Время от времени угрюм-бурчеевы предпринимают попытки вытеснить фигляров с политического поля и самими собой наводнить «институты представительной демократии». С точки зрения шоу-бизнеса, это кончается всегда полным провалом — как в тех жалких полусамодеятельных представлениях, где глупые режиссеры норовят втянуть зрителей в театральное действо.
Бюрократы, в отличие от публичных политиков — «эзотерики», ибо верят в мистерию Левиафана. Они скромно именуют это «государством», но на самом деле подразумевают не эту вполне рациональную штуку, а некий нечеловеческий рок, проявляющийся (о чудо!) на вполне человеческом уровне. Идея бюрократической организации как неумолимой и непобедимой машины — это самая сверхценная идея, которая доступна их уму и в которой они с трепетом приближаются к ощущению «божественного».
Они считают себя слугами этого Левиафана, которых от простых смертных отличает Причастность. Мера же Причастности (степень в благодати) определяется уровнем допущенности к распилу бюджетных бабок. (Деньги для бюрократа есть эманация «божественного государства», и посему кража из бюджета — это реализация Причастности и форма служения, а совсем не то, что вы думаете).Христос рассматривал госчиновников (именовавшихся в его хронотопе мытарями) как самую отверженную часть общества, наряду с проститутками, поэтому часто включал их в число своих слушателей. Огосударствливая христианство, мытари, возможно, пытались по-своему отблагодарить Мессию за снисхождение к их убожеству.
Давно уже общим местом стали жалобы обывателей на то, что им показывают по телевизору и в общественно-политических изданиях в качестве репрезентативных физиономий эпохи. И правда, обывателя можно понять: с экранов и фотографий в серьезных изданиях на нас смотрят «хабитусы», прямо сказать, не очень...
Попросту говоря, те, кого предъявляют народу в качестве выразителей (поскольку «народ» — молчаливое большинство!) его бессловесных нужд и чаяний, заставляют сердце случайного прохожего кровью обливаться от тоски за человечество. Понятно, что выдвижение массы подобных существ в репрезентативную элиту свидетельствует о крахе человечества как проекта. Или если уж не всего человечества, то, по крайней мере, той его части, которая допустила у себя подобное безобразие.
Кто же они, эти персонажи, угнетающие аудиторию убожеством видеоряда и звукосопровождения? Их можно разделить на две части. Первая, наиболее шумная и, как правило, знакомая публике по именам, — это так называемые публичные политики, особая категория уличных актеров: фигляры, зазывалы и прочие проходимцы. Они — психовампиры в сценическом смысле, то есть питаются энергией толп, жаждущих зрелищ. Поскольку они абсолютно бездарны, то идут не в ТЮЗ, а в политику, и государство обслуживает их сумасшедшее тщеславие, создавая иллюзию, будто они не хуже какого-нибудь Майкла Джексона и у них есть «фанаты» (электорат).
«Конек» этой части — «гражданское общество» и «публичная политика», легитимно дающие им право вампиризировать. Время от времени государство вдруг резко перестает инвестировать в иллюзию их звездности, и тогда они поднимают крик о том, что «политика куда-то ушла из национального пространства».
Вторая же часть прямо противоположна первой: угрюм-бурчеевы, невыразительные и глубоко анонимные люмпены, поднявшиеся до статуса бюрократов в силу особой сервильности, врожденной клановости и беспредельной готовности на любую подлость. Это люмпены, организованные в корпорацию чиновников, чья корпоративность составляет их единственную, но почти несокрушимую силу. Организованные люмпены зоологически ненавидят политических имитаторов-фигляров из первой группы, поскольку их разделяет противоположный по существу клинический анамнез социально-психологического происхождения.
Время от времени угрюм-бурчеевы предпринимают попытки вытеснить фигляров с политического поля и самими собой наводнить «институты представительной демократии». С точки зрения шоу-бизнеса, это кончается всегда полным провалом — как в тех жалких полусамодеятельных представлениях, где глупые режиссеры норовят втянуть зрителей в театральное действо.
Бюрократы, в отличие от публичных политиков — «эзотерики», ибо верят в мистерию Левиафана. Они скромно именуют это «государством», но на самом деле подразумевают не эту вполне рациональную штуку, а некий нечеловеческий рок, проявляющийся (о чудо!) на вполне человеческом уровне. Идея бюрократической организации как неумолимой и непобедимой машины — это самая сверхценная идея, которая доступна их уму и в которой они с трепетом приближаются к ощущению «божественного».
Они считают себя слугами этого Левиафана, которых от простых смертных отличает Причастность. Мера же Причастности (степень в благодати) определяется уровнем допущенности к распилу бюджетных бабок. (Деньги для бюрократа есть эманация «божественного государства», и посему кража из бюджета — это реализация Причастности и форма служения, а совсем не то, что вы думаете).Христос рассматривал госчиновников (именовавшихся в его хронотопе мытарями) как самую отверженную часть общества, наряду с проститутками, поэтому часто включал их в число своих слушателей. Огосударствливая христианство, мытари, возможно, пытались по-своему отблагодарить Мессию за снисхождение к их убожеству.
ВЫПУСК № 39 (484) Деловой еженедельник «Компания»