Любители криминальной романтики слышали, что бывают зоны «черные» и «красные». На «красных» правят менты, хозяином является «кум», все подчиняется как бы государственному, как бы абстрактному закону. «Черные» же зоны держат воры. На каждой сидит смотрящий, который отчитывается перед паханом. Там правит воровской закон, который представляет как бы конкретную справедливость... С одной стороны, менты противостоят беспределу криминала (так они говорят). С другой — воры противостоят беспределу ментов и государства (в этом суть воровского закона).
С недавних пор некоторым романтикам стало казаться, что современное международное сообщество все больше начинает походить на криминальное. Были до недавнего времени на географической карте две зоны — «красная» и «черная». «Красной» конечно же был соцлагерь (лагерь, чувствуете?). Ну а «черной», естественно, свободный мир (он почему-то «лагерем» не назывался, хотя бы даже для симметрии).
Но вот воры с воли дали приказ разморозить «красную» зону, устроили лагерный бунт. Власть переменилась. Только против ожидания «суки» и «актив» как были, так и остались главными, а «мужиков» запихали под нары. Весь мир стал сплошной «черной» зоной. На наших глазах стремительно меняется международное право, исчезают независимые критерии справедливости, общепринятым становится двойной стандарт. Воровской закон правит бал. Политические субъекты делятся на «правильных людей» и быдло.
Во главе стоит казначей общака, держатель воровской кассы. Все обитатели «черной» зоны (она же — свободный мир) отстегивают туда со своих доходов (я бы даже не сказал, что это сравнение; скорее, констатация, к которой приходишь, размышляя над судьбой российского Стабилизационного фонда). Во главе стран-зон стоят смотрящие, но лишь немногие из них, урки в авторитете, имеют право собираться и толковать о международных делах. Остальные сидят по углам и ждут решения своей участи.
Конечно, всякий закон, что дышло. Вся юридическая система есть аппарат гибкой интерпретации закона, который претендует на то, чтобы быть якобы абсолютно одинаковым абсолютно для всех. Понятно, что самая непреложная абстрактная справедливость всегда будет заложницей вкусов и идиосинкразий человека в мантии и парике.
Но воровской закон крут своей феодальной непосредственностью. Он различает между субъектами права: одни право имеют, другие — твари дрожащие. Может, оно так и есть, но ведь случаются иногда и ошибки! Вот Раскольников думал про себя, что может убить старушку, а оказался тварью дрожащей. А представьте, что будет, если, наоборот, в эти твари запишут Наполеона? Кончится ведь все мировой войной!
... И вот лежит наш зачморенный «мужик» под нарами после длинного трудового дня на лесоповале, отдав ворам свою пайку, и вдруг слышит знакомые голоса. Вроде даже где-то горн проиграл давно забытую мелодию. Радио вдруг издали заговорило голосом Левитана. «Мужик» осторожно выполз, оглянулся и обомлел. На стенах знакомые лозунги, плакаты, над воротами надолго исчезавшая куда-то надпись: «На свободу с чистой совестью!» Кругом ходят важные урки в мундирах с золотым шитьем в сопровождении шнырей с красными повязками. «Мужик» в ужасе протирает глаза. Над вышкой флаг развевается, красный! Только, ой... вместо золотой звезды на нем почему-то череп с костями... Свершилось! Два закона — ментовской и воровской — слились воедино и стали общей правдой. От которой в рамках этого глобуса теперь уже не убежишь.
Любители криминальной романтики слышали, что бывают зоны «черные» и «красные». На «красных» правят менты, хозяином является «кум», все подчиняется как бы государственному, как бы абстрактному закону. «Черные» же зоны держат воры. На каждой сидит смотрящий, который отчитывается перед паханом. Там правит воровской закон, который представляет как бы конкретную справедливость... С одной стороны, менты противостоят беспределу криминала (так они говорят). С другой — воры противостоят беспределу ментов и государства (в этом суть воровского закона).
С недавних пор некоторым романтикам стало казаться, что современное международное сообщество все больше начинает походить на криминальное. Были до недавнего времени на географической карте две зоны — «красная» и «черная». «Красной» конечно же был соцлагерь (лагерь, чувствуете?). Ну а «черной», естественно, свободный мир (он почему-то «лагерем» не назывался, хотя бы даже для симметрии).
Но вот воры с воли дали приказ разморозить «красную» зону, устроили лагерный бунт. Власть переменилась. Только против ожидания «суки» и «актив» как были, так и остались главными, а «мужиков» запихали под нары. Весь мир стал сплошной «черной» зоной. На наших глазах стремительно меняется международное право, исчезают независимые критерии справедливости, общепринятым становится двойной стандарт. Воровской закон правит бал. Политические субъекты делятся на «правильных людей» и быдло.
Во главе стоит казначей общака, держатель воровской кассы. Все обитатели «черной» зоны (она же — свободный мир) отстегивают туда со своих доходов (я бы даже не сказал, что это сравнение; скорее, констатация, к которой приходишь, размышляя над судьбой российского Стабилизационного фонда).
Во главе стран-зон стоят смотрящие, но лишь немногие из них, урки в авторитете, имеют право собираться и толковать о международных делах. Остальные сидят по углам и ждут решения своей участи.
Конечно, всякий закон, что дышло. Вся юридическая система есть аппарат гибкой интерпретации закона, который претендует на то, чтобы быть якобы абсолютно одинаковым абсолютно для всех. Понятно, что самая непреложная абстрактная справедливость всегда будет заложницей вкусов и идиосинкразий человека в мантии и парике.
Но воровской закон крут своей феодальной непосредственностью. Он различает между субъектами права: одни право имеют, другие — твари дрожащие. Может, оно так и есть, но ведь случаются иногда и ошибки! Вот Раскольников думал про себя, что может убить старушку, а оказался тварью дрожащей. А представьте, что будет, если, наоборот, в эти твари запишут Наполеона? Кончится ведь все мировой войной!
... И вот лежит наш зачморенный «мужик» под нарами после длинного трудового дня на лесоповале, отдав ворам свою пайку, и вдруг слышит знакомые голоса. Вроде даже где-то горн проиграл давно забытую мелодию. Радио вдруг издали заговорило голосом Левитана. «Мужик» осторожно выполз, оглянулся и обомлел. На стенах знакомые лозунги, плакаты, над воротами надолго исчезавшая куда-то надпись: «На свободу с чистой совестью!» Кругом ходят важные урки в мундирах с золотым шитьем в сопровождении шнырей с красными повязками. «Мужик» в ужасе протирает глаза. Над вышкой флаг развевается, красный! Только, ой... вместо золотой звезды на нем почему-то череп с костями... Свершилось! Два закона — ментовской и воровской — слились воедино и стали общей правдой. От которой в рамках этого глобуса теперь уже не убежишь.
ВЫПУСК № 40 (485) Деловой еженедельник «Компания»