Генезис политического насилия в современном мире
Генезис политического насилия в современном мире
Одно из наиболее частотных слов, употребляемых в постсоветской России — это гламурно звучащий термин «элита». Строго говоря, он означает «избранные». Однако, в традиционном обществе еще сравнительно недавнего прошлого господствующие классы отнюдь не были «элитой». Аристократии и даже крупной буржуазии власть принадлежала по праву рождения. Социальное происхождение было тесно связано с особым качеством личности, обладавшей превосходством над другими «от Бога».
Проблема насилия в тогдашнем обществе также стояла иначе, чем теперь. Вопрос о легитимности насилия со стороны монархического истеблишмента по отношению к «вилланам» («подлому сословию») не обсуждался: Богом данное право было совершенно очевидно в традиционной сакральной перспективе. Не ставился также отдельный вопрос о нелегитимности бунта против монарха: для его подавления не нужно было квалифицировать силы бунтовщиков как «незаконные вооруженные формирования».
Насилие тогда было очевидным, прозрачным и концентрированным по месту и времени.
Размытым и вездесущим, при этом сопровождающимся большим количеством юридического и медийного словоблудия, оно становится лишь с выходом на авансцену истории новой группы влияния, к которой, собственно, и относится представление об «избранности». Таким образом, «элита» как новая социополитическая реальность и современное насилие теснейшим образом связаны между собой.
«Элита» есть ничто иное, как политически оформленный Либеральный клуб, взятый в самом широком аспекте. Во Франции XVIII века этот клуб начинается с декадентских аристократических салонов, куда проникают Руссо, Вольтеры и иная околомасонская публика разночинного происхождения. Дальнейшее развитие этот клуб получает в революцию 1789 года: адвокаты, торговцы и деклассированные дворяне, рубящие головы представителям традиционного истеблишмента — это его радикально левое крыло (в те времена), Директория — правое.
В Америке Либеральный клуб уже в XIX веке фактически стал ведущей политической силой, взявшей под свой контроль государство после гражданской войны 1861-65 гг. Именно в Штатах складывается корпус либеральной элиты в ее нынешнем понимании: адвокаты, крупные частнопрактикующие врачи, удачливые мошенники, верхушка интеллектуальной и художественной богемы (в частности, Ральф Эмерсон и другие представители раннего американского романтизма) и прочая подобная публика. Они — а вовсе не представители англо-саксонского протестантского капитала — оформляют мировоззрение американского экспансионизма, замешанного на смеси прагматизма, билля о правах и геополитического мессианства.
В Европе Либеральный клуб полномасштабно прорывается к управлению после Второй мировой войны. За этим следует фундаментальное перерождение классических европейских «демократий». Если в прошлом политические партии, участвовавшие в парламентской борьбе, были авангардами реальных сословий и отражали в своих дискурсах их интересы, то в новых условиях эти партии становятся просто подразделениями Либерального клуба, которые только имитируют соответствующие дискурсы, формируют бренды, условно связываемые с теми или иными потребностями социальных групп. Парламентское представительство становится виртуальным, публичная политика превращается в театр.
Предвосхищая эту эпоху (а точнее, уже с конца XIX века) насилие и все, что с ним связано, становится излюбленной темой Либерального клуба. Оно разрабатывается в антропологическом и клиническом аспектах (психиатрия в лице таких «новаторов» как Ломброзо и Фрейд с их последователями до сего дня); оно изображается в искусстве (кино и театр); наконец, оно оказывается рычагом в продавливании судебных реформ, изменении законодательной базы и т. п.
Важно подчеркнуть, что либеральный клуб, стремясь монополизировать насилие через освоение дискурса новой нерелигиозной легитимности, создает для этого светскую квазирелиозную подкладку: общечеловеческие ценности, правозащитная тема, гуманизм, в конечном счете, философия ненасилия. В ход идет все: Толстой, буддизм, модифицированное секулярное «христианство» — все присваивается Либеральным клубом, для того, чтобы идентифицировать себя со всем «гражданским обществом» и получить полномочия на одностороннее насилие в интересах упрочения своего политического будущего. Естественным «штабом» мирового либерализма становится США. Таким образом, любые аналоги и филиалы этого клуба повсюду в мире превращаются в центры, лоббирующие американские геополитические интересы.
Разумеется, Либеральный клуб в своем удачном прорыве на мировой политический олимп не отменил, а только потеснил двух других капитальных игроков, участников исторического мейнстрима. Таковыми являются Традиционный клуб, который несмотря на тяжелейшие испытания, потрясшие его до основания, (две мировые войны и Октябрьская революция) тем не менее, остался на плаву, и сообщество радикалов.
Генезис политического радикализма в современном (т. е. не религиозно-сектантском) значении слова восходит к якобинским народным комитетам... Впоследствии радикализм был оформлен если не как доктрина, то как модель жизни и политической воли Огюстом Бланки... В эту славную плеяду входят частично декабристы и карбонарии, народовольцы и эсеры, а также ненавидимые славянофилами националисты «русской» Польши и Австро-Венгрии.
Либералы всегда вели активную политико-стратегическую игру с радикалами, с одной стороны пытаясь запугать, а то и обвалить с их помощью традиционный истеблишмент, расчищая место для себя, с другой — представить свой клуб тем же «традиционалистам» и «молчаливому большинству» в качестве единственной альтернативы ужасам террора и революции. Отсюда противоречивость либеральной политики в отношении политического радикализма.
Либеральный клуб никогда не был синонимичен буржуазии как таковой. Традиционная буржуазия, если и конфликтовала со знатью, то никогда не выходила по-настоящему из подчинения церковному авторитету, проводя влияние клерикализма в те социальные низы, которые она напрямую экономически контролировала. Это не было нарушено даже Реформацией: представители крайнего протестантизма, выброшенные за океан, в Новый свет, были скорее деклассированными осколками третьего сословия; эмигрировав, они позволили аристократам стабилизировать сословно-иерархический порядок в Европе.
Либеральный же клуб по своей сути глубоко секулярен, и сфера его проявления — это культура: «духовность» как имитация религиозного духа. В своей практической деятельности он стремится вытеснить буржуазию с политического поля, одновременно коррумпируя ее верхние слои и проводя антибуржуазный пиар в искусстве и идеологии. Последним направлением занимается левое крыло либералов, которое «отвечает» за связи с радикальным сообществом.
Пик успехов леволиберального сегмента и одновременно его максимального сближения с радикализмом пришелся на 60-ые годы, когда США серьезно втянулись в поддержку южновьетнамского режима. Именно в этот период «молчаливое большинство» попало под влияние лево-либерального и частично радикального дискурсов, стали как грибы расти молодежные субкультуры, начала формироваться протестная массовая улица. Знаковым проявление союза левых либералов с радикалами стал феномен экзистенциалистских интеллектуальных кругов во Франции: Камю, посвятивший философии бунта исследование «Восставший человек»; Сартр, публично защищающий левых террористов во Франции и Германии... Серия студенческих восстаний, прокатившихся по миру в 1968, была как раз следствием этого союза. Политически усилия левых демократов закончились ничем из-за саботажа СССР, который никак не мог определиться со своей идеологической субъектностью и, в конечном счете, к началу 70-ых превратился в «кривое зеркало» США.
Во многом именно поражение левого крыла либерального клуба и его почти полная маргинализация к сегодняшнему дню породила то, что в современной жизни популярно именуется «международным терроризмом» и предполагает вмененную всем в обязанность войну против него.
С приходом Рейгана в США осуществился стратегический перелом в пользу правых ( а в дальнейшей перспективе и крайне правых) либералов. Голливудский актер с социал-фашистской идеологией стал совершенным воплощением самого «духа» Либерального клуба в его жесткой правой версии. Приход рейганизма совпал с глубокой реформой в философии и практике международного насилия. Правым либералам удалось не только добиться признания нелегитимности насилия, исходящего от СССР (всеобщего осуждения вмешательства Москвы в Афганистане), но и гораздо больше того: признания самим СССР легитимности насилия, исходящего от США. (Были «проглочены» как должное американские удары по Ливии, Гренаде и Панаме, а также — венец капитулянтства! — операция западной коалиции против Ирака.)
Либерализм прошел большой путь в перераспределении правового ресурса в отношении всего, что связано с насилием как сверху, так и снизу. Из описывающего насилие дискурса к сегодняшнему дню окончательно выпали такие понятия, как «справедливость», «свобода», «борьба с тиранией», зато утвердились такие новые категории, как «безопасность» и «защита цивилизации».
Логично, что захватившим «полюс силы» правым либералам было недостаточно того реального сопротивления, которое как радикалы, так и «молчаливое большинство» были способны оказывать диктату Мирового Порядка в «постсоциалистическую» эпоху. Либеральный клуб, будучи имитатором по своей глубинной сути, неизбежно должен был прийти к имитации войны против себя (естественно, при отождествлении либералов со всем «гражданским обществом» в целом). Старые формы террора — народнические, РАФовские и т. д. были слишком воспеты и прославлены в недавнем прошлом выходцами из либеральной же среды, поэтому потребовался совершенно новый источник террора, новый «субъект нелегитимности». «Исламский терроризм» стал оптимальным выбором. Естественно, поскольку борьба либералов ведется за контроль над «молчаливым большинством», в фокусе постоянно организуемой медийной драмы должны быть сценически эффектные удары, наносимые по представителям именно массы населения: посетителям кафе, пассажирам транспорта, случайным прохожим и т. п.
Однако, достигнутый на короткое время эффект брутальной симуляции террора как вызова демонизированной нелегимности в адрес порядка, быстро изнашивается. Левые либералы пробуют вернуться в мировую политику через антиглобалистское движение. Да и Традиционный клуб никуда не исчез: сегодня без его тайной поддержки не смог бы выстоять ни Ахмадинеджад, ни Уго Чавес...
Мир ожидает обострения борьбы между властными клубами, которое в ближайшее время должно проявиться в резком ухудшении отношений между США и Великобританией, причем по инициативе Вашингтона.
27 ноября 2007 г.