Исторический спор суннитов и шиитов

Мировое общество организовано в систему. Напрасно думают некоторые, что системный характер социум приобрёл лишь в последние века или даже только в Новое время. Человечество всегда было объединено в глобальной структуре. Просто до какого-то момента массы об этом не подозревали, и сама политическая карта мира была распределена по «квартирам» локальных цивилизаций.

С точки зрения традиции пророков — пророческой цепи, идущей сквозь всю историю — глобальное общество и сама Система, в которую оно включено — это пространство, противостоящее Аллаху (свят Он и велик). Система есть открытый и прямой оппонент Духа, действующего через пророков. Поэтому миссия пророков заключается в создании общины, которая сможет стать действенным антисистемным фактором, армией Аллаха (свят Он и велик), разрушающей Систему, подрывающей глобальное общество, и, в конечном счёте, открывающей дорогу явлению Мессии — спасителя и освободителя истинно верующих.

Откровение Пророка Мухаммада (да благословит его Аллах и да приветствует), будучи последним в пророческой цепи человеческой истории, обладает уникальными особенностями, которые не были проявлены в предыдущих пророчествах Единобожия. Предыдущие пророчества носили этический характер, они сосредотачивались на том, чтобы сформировать общину, в которой бы не действовали бесчеловечные парадигмы Системы, где члены общины, по крайней мере между собой, воздерживались от угнетения, насилия, грабежа и т. п. Уже одно это являлось сильнейшим ударом по ткани глобального общества, вызывало волны яростной реакции со стороны Системы.

Однако Ислам пошёл гораздо дальше: он не только перешёл от заповедей к разработанному юридическому кодексу (шариат является революционным преобразованием социально-поведенческой модели по сравнению с этическими ориентирами, оставленными своим последователям пророками Ноем и Моисеем (да будет мир над ними обоими), Ислам представил своим последователям Откровение как знание, как метод постижения реальности, как модель мышления. В предыдущих традициях эту область всегда осваивал враждебный Единобожию консервативный традиционалистский элемент. Так, послание Мусы (мир ему) было «освоено» вавилонскими мудрецами, которые сделали стержнем иудейской религии Талмуд и Каббалу.

В Исламе, несомненно, тоже была проведена подобная попытка, однако она не увенчалась окончательным торжеством традиционалистов, благодаря чему Ислам в своём революционном ядре жив до сих пор.

Исламское откровение есть по своей форме ни что иное как явление Творца созданному Им человечеству в образе Книги. Можно сказать, метафорически выражаясь, «Бог стал книгой (несотворённым Кораном)», чтобы эта Книга явилась мостом между частицей Духа Божьего, живущего в человеческом сердце, и непроницаемой бездной, из которой эта частица произошла.

Таким образом, сама концепция Откровения предполагает то, как Бог открывает себя твари (и в этой своей открытой части Он присутствует полностью и нераздельно), и то, что остаётся неоткрытым, непознаваемым и не может быть открыто в принципе. В традиции пророков Бог, открывший Себя людям, пользуется местоимением «Ана» (араб. «Я»). Всё, что предъявлено человечеству как объект для поклонения, определяется термином «Анийя» (от «Ана»). Именно поэтому Всевышний говорит о Себе в первом лице (в Коране) там, где речь идёт о вложении в Адама (мир ему) от Духа Божьего.

«Сокрытая бездна» вне Откровения определяется местоимением «Хува» («Он»). В арабской грамматике местоимение третьего лица единственного числа называется «аль-Гаиб» («Отсутствующий»). Это указание на непостижимую сокрытость Всевышнего, Который не будет виден никому и никогда, и только в раю праведники будут озарены светом, идущим из этой «бездны».

Как только под руководством пророка Мухаммад (да благословит его Аллах и да приветствует) в историческом плане оформилась община его последователей, сразу же наметилось разделение. Среди сахабов было много людей, органически приверженных к социальной ткани и самому принципу Системы в какой бы форме этот принцип не проявлялся. Они последовали за исламским призывом, но не могли себе представить, что сверхисторическая задача Ислама — это разгром Системы в окончательном плане. Они видели задачу в том, чтобы снести существующую презентацию Системы (Византийскую империю, сасанидский Иран и т. д.), но при этом заменить устранённое новой справедливой исламской Системой.

На фоне таких сахабов выделялось меньшинство, которое сразу ориентировалось на антисистемные задачи, политически заложенные в самом факте Откровения. Они воспринимали Откровение как врата в ту «бездну», которая находится за пределами слова и мысли, не существуя для обычных людей, но утверждаясь через сам факт ниспослания Книги на ясном языке. Для этого меньшинства Откровение являлось орудием предвечной справедливости, с помощью которого упразднялись все неисламские отношения между людьми, а стало быть, уничтожалась сама основа глобального общества как искушения Иблиса по отношению к человечеству.

Так исторически сложилось, что Омейяды, сделавшие ставку на арабский национализм, ориентировались на воспроизведение Системы, а сторонники Али («шиа Али») были носителями антисистемного импульса. Али, Хасан, Хусейн и последующие пречистые имамы, вплоть до ушедшего в сокрытие имама Махди, представляют собой на начальном этапе разворачивания исламской идеи антисистемное ядро, ориентированное, в первую очередь, на тот аспект Ислама, который связан с непроявленным, с тем незримым Ликом Всевышнего, который скрыт под местоимением «Хува».

Изначально это не могло не привести к конфликту, поскольку для одних прямая и открытая репрезентация Творца в терминах «Анийа» исчерпывала всю полноту религии, а для других эта репрезентация была лишь указанием на тайну вне всяких аналогий. Парадокс заложен уже в самом тексте Откровения, поскольку Аллах (свят Он и велик) указывает о Себе, что Он — вне подобий, сравнений и аналогий, однако упоминает при этом, что приводит притчи, которые всегда заключают в себе аналогию и ссылку. Более того, каждое слово языка есть реализованная аналогия!

Омейяды просуществовали недолго — 90 лет, но импульс переформатировать первоначальный Ислам в систему, долженствующую сменить доисламский мировой порядок, не исчез. Аббасиды, пришедшие на смену Омейядам, были не менее системны.

Уязвимость самой установки на воспроизведение кальки глобального общества проявилась во время катастрофы монгольского завоевания. Османский халифат первые поколения своего исторического существования бросал вызов мировому порядку, однако это отнюдь не означает, что сельджукские султаны хоть в какой-то степени были заряжены антисистемным духом. Их чуждость антисистемности привела к быстрому вырождению османского проекта, который к XIX веку превратился не просто в часть мировой системы, но в «больного человека Европы»! Иными словами, Османская империя трансформировалась в «неовизантию», прикрытую «мусульманским дискурсом», подобно тому, как до этого христианство оказалось, в конечном счёте, митраизмом, говорящим со своими последователями библейским языком.

Такое извращение не могло не похоронить и этот халифат вслед за предшествующими, ибо антисистемный дух Ислама принципиально не поддаётся интеграции в любые симулякры от его имени и несёт этим симулякрам историческую гибель.

12 пречистых имамов, воплощающих «партию антисистемы», которая, собственно говоря, и является «Хизб Аллах», упомянутой в Коране, остались в качестве исторического примера. Однако силы Системы начали работать уже над трансформацией самого шиизма. Методологией такой трансформации стал в первую очередь феномен суфизма, тесно связанный с проникновением в исламский интеллектуализм неоплатонического и гностического влияний.

Суфизм политически определил себя как движение в поддержку Ахль уль-бейт и связал свою традицию с преемственностью от хазрата Али и пречистых имамов. Однако сравнение фундаментальных работ суфийских мастеров и основополагающим документом шиизма — Нахдж уль-Балага — показывает, что между ними нет ничего общего. Послание хазрата Али связано с раскрытием такой фундаментальной антисистемной категории как «Таухид». Будучи производным от того же корня «ахад», что и слово «вахда(т)», «Таухид», тем не менее, прямо противоположен по смыслу этой главной суфийской категории. Он представляет собой динамику движения прочь от тождества, в то время как основополагающий суфийский термин «вахдат» расшифровывается именно как тотальное и универсальное тождество, находящееся за пределами всякого различения.

Таким образом суфии на протяжении нескольких столетий после ухода имама Махди в сокрытие, позиционируя себя друзьями Ахль уль-Бейт, работали над тем, чтобы подменить своим неоплатоническим традиционализмом радикальное послание пречистых имамов. В итоге, когда Сафавидская династия объявила джафаритский мазхаб государственным в Иране, омейядский суфий из Кордовы Мохи’ эд-Дин ибн эль-Араби уже являлся главным авторитетом для ключевых шиитских богословов.

Сегодня мировая система гораздо более сложна и неизмеримо более многопланова, чем 14 веков назад. Сущность её неизменна: она состоит в поддержании работоспособных механизмов воспроизводства глобального общества. Однако модели её фактического функционирования включают в себя в новейшие времена даже структуры, которые бросают вызов целому, пытаются задавать новую повестку дня в планетарном масштабе, критикуют коренным образом самые основы мироустройства. Тем не менее, такие структуры не только не выходят за рамки Системы, они эффективно используются для подавления реальных антисистемных импульсов. Хорошим примером в этом случае может послужить Советский Союз: соцлагерь во главе с ним, противостоя капиталистическому лагерю, обеспечивал мировому империализму устойчивость и гибкость, которую мировой порядок не имел до октября 1917 года, и которую не имеет сегодня после распада СССР.

Сегодняшний Иран представляет собой часть глобальной Системы наряду с США, Евросоюзом, Россией, КНР и практически всеми остальными членами ООН. Иначе и быть не может — ведь государство автоматически является инструментом глобального общества, одним из механизмов его постоянного самовопроизводства. Другое дело, что между частями Системы может быть острая конкуренция, зачастую ведущая к краху той или иной части. Однако внутрисистемные конфликты никогда не грозят катастрофой для самой Системы. Самое страшное для неё — существование подлинно антисистемной силы. Сегодня такой антисистемной силой являются салафиты.

Здесь мы сталкиваемся с одним из парадоксов, которых так много в истории Ислама. Салафиты формально возводят свою традицию к трём первым праведным халифам, а если говорить расширительно, к династии Омейядов. Вначале мы упоминали, что основой этой династии, её сторонников и той идеологической формы, которую Омейяды стремились придать Исламу, была, прежде всего, верность самой концепции Системы, убеждённость в том, что можно менять формы, но нельзя уничтожить сам порядок. Кстати, классической иллюстрацией такого подхода был неовизантизм Османов, которые уничтожили греческую православную империю, чтобы полностью воспринять в переформатированном виде византийскую политическую традицию.

Салафиты возводят себя к той части сахабов, которая выступила в начале исламской истории за сохранение системы, однако сегодня именно салафиты фактически реализуют антисистемный импульс в современном мире. Иран же связывает себя с «исторической» традицией антисистемного джафаритского мазхаба. При этом он представляет собой хотя и парадоксальную, конфликтную, бросающую вызов либеральному флангу западного истеблишмента, но, тем не менее, часть глобальной Системы. Иран стоит на платформе системности не только по факту, но и в сознательном идеологическом аспекте. Именно поэтому в какой-то момент полемики с Западом иранское руководство на чисто западную концепцию «столкновения цивилизаций» ответило контрконцепцией «диалога» между ними.

Современный мировой порядок можно уподобить пентаграмме, где пять углов оказываются местом присутствия ключевых центров силы. Верхний угол пентаграммы занимает «мировое правительство», которое находится в очень сложных отношениях с большими и малыми национальными государствами. С одной стороны, «мировое правительство», образованное международной бюрократией ООН, ЕС и космополитическими неправительственными фондами, имеет дело с США и Европой, с другой — с Россией и Китаем. Ни США, ни Франция, ни Россия или Китай не находятся на том уровне, чтобы самостоятельно вести игру на уровне одного из углов пентаграммы.

Однако Саудовская Аравия и Иран на таком уровне находятся — они образуют два противостоящих друг другу в горизонтальной плоскости верхних угла пентаграммы. Саудовский монарх позирует в роли исполняющего обязанности халифа, который юридически не существует с 1922 года. Претензия быть высшим авторитетом исламского мира, даже являясь ложной и симулятивной в своей основе, делает, тем не менее, дом Саудов неким контрапунктом к мировому правительству. В силу этой логики Сауды весят в «теневой» политике больше, чем любое сугубо национальное государство, в том числе, как это ни парадоксально, и сами США!

Саудовской Аравии противостоит Исламская республика Иран, которая самостоятельно контролирует один из пяти углов пентаграммы. Статус Ирана также выходит по значимости и влиянию на уровень «мирового правительства», по отношению к которому Иран выступает в роли второго контрапункта. Такая позиция определяется прежде всего доктриной Вилаяте-факих и наличием Верховного лидера, который стоит принципиально над государством. В этом смысле Иран оказывается аналогом Ватикана и ламаистского Тибета (имея в виду только формальную парадигму политической теократии).

В нижней горизонтальной плоскости пентаграммы слева находится, как это ни парадоксально, неправительственное движение исламских радикалов — салафитов. Их положение крайне сложно. Как было сказано, с одной стороны, они изводят себя из омейядского наследия, и в этом плане должны иметь общую платформу с саудовцами, которые происходят оттуда же. Однако, будучи антисистемщиками, салафиты рассматривают саудовцев как симулякр и бросают прямой политический вызов в адрес этой аравийской монархии. В силу омейядского теологического наследия, дискурс салафитов сформирован принципом «Анийа» (Бог, явленный в Откровении). Омейяды и последующие «системщики» пытались интенсивно воздействовать на коранический дискурс с помощью различных искажающих приёмов, среди которых наиболее деструктивным стало буквалистское прочтение текста. С помощью вульгарного буквализма «системные» правители исламского мира нейтрализовывали радикалов, которые в той или иной степени были связаны с творческим движением интеллекта. Буквалистское прочтение, ведущее к антропоморфизму, и даже религиозному материализму — это яд, пущенный в кровь сегодняшних антисистемных радикалов, который блокирует их усилия и сводит эффективность их волевого импульса почти к нулю.

И, наконец, последний, противолежащий салафитам, пятый нижний угол пентаграммы. Это политический Ислам, о котором все говорят, которого все страшатся, но которого пока ещё никто не видел в его реальной действенной полноте. Эта ниша пуста как клетка в таблице Менделеева, которую должен занять ещё не открытый металл.

Политический Ислам — это салафиты, постигшие тайну Нахдж уль-Балага, радикалы, получившие в свои руки ключи от понимания грамматической категории «аль- Гаиб» (Отсутствующий). Они станут той силой, которая разрушит «пентаграмму» системных центров власти, нанеся смертельную рану Мировому порядку.

В свете изложенного понятно, что между Саудовской Аравией и «мировым правительством» существует резонансное соответствие, поскольку, будучи симулякром, дом Саудов скорее является продолжением грибницы мировой бюрократии, чем помехой для неё. Соединённые Штаты, в определённой мере подчиняющиеся логике мирового правительства (а одно время даже пытающиеся позировать в его роли) вынуждены поэтому поддерживать Саудов. Однако, как национальная империя, США испытывают к Саудам органическое недоверие, которое сегодня стремительно перерастает в пока ещё скрытую враждебность.

Иран, чья государственность заждется на принципе «Вилаяте-факих», выходит за пределы компетенции международной бюрократии, которая по этой причине стремится блокировать и ограничивать его, распоряжаясь политикой подконтрольных ей национальных государств. Однако в той мере, в какой эти национальные государства, включая американскую империю, расходятся по своим интересам с «мировым правительством», они будут скрыто поддерживать Иран, и именно на этом основана засвидетельствованная до сих пор непотопляемость Исламской республики.

Почему же саудовцы поддерживают салафитов, которые их ненавидят и имеют в своей повестке дня пункт о ниспровержении этой монархии? Во-первых, для того, чтобы, направляя в адрес радикалов финансовую поддержку, отдалить от себя момент прямой конфронтации. Так делает барыга, который платит рэкету, чтобы ему раньше времени не оторвали голову. Во-вторых, Саудовский дом, претендующий на исполнение обязанностей халифа, находится в идеологическом конфликте с концепцией «Вилаяте-факих», поскольку последняя принципиально отменяет сам статус халифа — ненужного посредника между законоведом и уммой. Саудовцы рассчитывают обратить антисистемный дух радикалов против ИРИ прежде чем радикалы доберутся до КСА.

И, наконец, ещё раз о салафитах. Ненавидя фальшивку в лице аравийской монархии, они мечтают о «настоящем халифате» (который не существует всего лишь каких-то 90 лет). При этом в силу смысловой подмены, которая мешает им реализовать свою истинную религиозную природу, они не понимают, что говоря «халиф», они на самом деле имеют в виду альтернативу «мировому правительству», способную координировать на планетарном уровне борьбу с глобальной Системой.