Россия и исламский фундаментализм

Россия и исламский фундаментализм

Глава I. Исламская идентификация

1. К определению понятия. В политическую лексику термин «исламский фундаментализм» вошел во время Исламской революции в Иране. Еще за несколько лет до этого Larousse определял «фундаментализм» как антидарвинистское направление протестантской теологии. В отношении Ислама этот термин использовался длительное время как пропагандистский ярлык в западных и советских (российских) масс медиа. Последние годы стали делаться попытки научного анализа того, что стоит за исламским фундаментализмом. В этом направлении следует отметить в России деятельность таких исламоведов, как А. Игнатенко, А. Малашенко, Л. Сюкияйнен, А. Журавский.

Для исламского самосознания это понятие является переводным, получившим распространение в ходе полемики с западными критиками Ислама. Существует несколько вариантов перевода на арабский (`усулийя, салафийя) и на фарси (бонйадгирои). Все эти слова являются разными версиями кальки и свидетельствуют о том, что само понятие не имеет собственной базы в исламском менталитете.

2. Научный подход к «исламскому фундаментализму». В России попытки политического исламоведения вырастают из методологических наработок, заданных еще в коммунистическую эпоху. Советская политика в исламском мире всегда характеризовалась двумя основными установками: 1) подавление Ислама как самостоятельной идеологической и духовной реальности и 2) попытки использовать человеческий фактор Среднего Востока как инструмент в своем соперничестве с Западом. Исходя из этой логики, советские идеологи-аналитики вынуждены были рассматривать Ислам как «реакционный, прозападный» и чуть ли не инспирированный Западом (!) фактор. В русле этой логики шел анализ басмаческого движения в Средней Азии («инспирировано Великобританией»), кавказской войны в XIX веке («имам Шамиль — английский шпион»), а также оценка исламского антикоммунизма, который естественно представлялся Кремлю частью западного наступления на социалистический лагерь. (Основоположниками этого подхода в советском исламоведении были Сталин и Берия.)

В последние годы коммунистического режима делались попытки пересмотреть и сделать менее однозначной интерпретацию исламского фактора, в частности, выделить в ней революционный антизападный аспект, связанный с «городскими низами». В целом, российское исламоведение страдает от таких общезападных методологических дефектов как эмпиризм, вульгарный социологизм и боязнь соприкосновения с метафизическим фактором, непосредственно действующим в человеческом измерении.

3. Место Ислама в мировых структурах. Типичным проявлением такого эмпиризма, который выдает себя за научную корректность, является отказ некоторых российских исламоведов говорить об исламском мире как самостоятельной особой реальности. Они предпочитают выражение «страны распространения ислама». Действительно, такая осторожность считается с очевидным фактом, что в подавляющем большинстве подразумеваемых стран у власти находится прозападные исламофобские элиты постколониальной формации. Кроме Ирана (и в меньшей степени еще одной-двух стран), Ислам нигде не является не только общественной доминантой, но даже и решающим политическим фактором. Тем не менее, признание этого далеко не исчерпывает всей проблемы Ислама в современном мире и не оправдывает отказ от выражения «исламский мир».

Очевидно, что исламские страны являются особой группой внутри Третьего мира в такой степени, что можно даже говорить о них, как о «четвертом мире». Решающим признаком в определении принадлежности страны к тому или иному «миру» является ее цивилизационная ориентация. Все другие параметры принадлежат к текучей и неустойчивой эмпирике, меняющейся в течение жизни одного поколения. С точки зрения цивилизационной ориентации страны Юго-Восточной Азии и Латинской Америки представляют собой один блок при всех бросающихся в глаза культурных и религиозных различиях.

Исламский мир является четвертым, благодаря концепции правового общества, которая содержится в Кораническом Откровении и Сунне Пророка (А. С.). Исламское право является продолжением монотеистической правовой традиции Авраама, которая уже две тысячи лет назад противостояла Римскому праву с одной стороны и племенному праву «варваров» — с другой. Таким образом, мы видим, что уже на заре письменной истории (начавшейся около V века до Р. Х.) существовал тот же самый в основных чертах расклад противостояния, что и сегодня. Государственное — «левиафаническое» — язычество Рима (Pax Romana, имперский универсализм). Туземно-племенное язычество как некий человеческий субстрат, пережитки традиционалистской архаики, которые с точки зрения римского «открытого общества» были чистым варварством. 3) Авраамическая традиция чистого монотеизма, опиравшаяся на цепь пророков, идущих от Исмаила и Исаака (сыновей Авраама) к Христу и Мухаммаду (А. С.). Отличие современности состоит в том, что к этим трем компонентам добавился еще один — мир социализма, представляющий собой синкретический феномен,

в котором можно различить элементы трех других. Возможно, этой синкретичностью объясняется нестабильность «второго» мира, его возврат к трем изначальным перспективам.

4. Колониальный фактор. Особая позиция исламского цивилизационного пространства подчеркивается тем, что в нем есть геополитическое ядро, никогда не входившее в состав чужих колониальных империй. К этому ядру относятся в первую очередь три страны: Турция, Иран и Афганистан (последний, впрочем, можно считать восточной периферией Великого Ирана). В особом положении находятся арабские национал-государства Среднего Востока. Они были частью Османской империи и могли бы себя рассматривать как равноправный этнический компонент наднациональной структуры. Однако лидеры панарабизма предпочли считать себя угнетенной колониальной окраиной турецкой державы, и таким образом сами отказались от некой исторической непорочности, связанной с отсутствием колониального прошлого.

Основным компонентом исламского самосознания является суверенитет. Поскольку категория власти для мусульманина относится к категории теологии и раскрывается только как реализация абсолютного авторитета единого незримого и скрытого Бога в человеческом пространстве, постольку политическая независимость исламских земель приобретает сакральный характер. Разумеется, за последние столетия были мусульманские государства, попавшие под доминацию западных держав и вошедшие в европейские колониальные империи: Индонезия в Голландскую, Средняя Азия в Российскую, Северная Африка во Французскую и т. д. Тем не менее, все это — окраина исламской ойкумены, не затрагивающая некой сакральной метрополии. Таким образом, исламская цивилизация сохраняет нетронутым сознание своей принципиальной суверенности, не нарушенной в метаисторическом смысле.

Глава II. Западная идентификация

1. Иллюзия модернизма. Последние 300 лет в Европе, а за тем в Америке активно самоутверждалась идея светского демократического «открытого общества», которое в своей парадигме отталкивается от образа так называемого средневековья. Это «средневековье» превратилось в некое идеологическое пугало, устойчивую формулу, служащую для обвинения и дискредитации всех социальных систем, отличающихся от современного Запада. Обязательными компонентами этого схематизированного «средневековья» являются открытое господство церкви или аналогичных ей сакральных институтов; сословная иерархия; ремесленно-цеховое производство; внеэкономическое принуждение; отсутствие свободного рынка и тому подобные ужасы. Соответственно, понятие модернизма, светского общества формируется из последовательных антитез вышеприведенного определения. Во многом концепция модернизма усиливалась вследствие критики справа, со стороны его противников. Целая плеяда идеологов конртреформации, клерикалов и монархистов, известнейшим из которых был Жозеф де Мэстр, много сделали для того, чтобы внушить рядовому обывателю, будто он живет в обществе нового типа, не имеющем прецедента в истории. Возможно, наиболее убедительную форму критики Запада развил принявший Ислам французский традиционалист Рене Генон, настаивавший на том, что в Европе победило профаническое общество, не имеющее аналогов, поскольку все иные цивилизации были основаны на тех или иных формах единой сакральной традиции. Тем не менее, Рене Генон отступает в одном месте от этого утверждения, допуская сходство между современностью и эпохой позднего Рима. Это уступка Р. Генона является ключевой в понимании того, что на самом деле произошло после краха средневековья.

2. Христианство и Авраамизм. Для нашего понимания истории существенным является отказ рассматривать «Традицию» как единое и непротиворечивое присутствие Истины во времени. Чистое единство является эксклюзивным атрибутом скрытого Бога, Традиция же принадлежит к сфере проявления, хотя бы потому, что она методологически есть «передача». Таким образом, Рим, варварство и монотеизм являются тремя принципиально различными традициями, каждая из которых имеют под собой объективную основу.

Средневековая Европа была не победой Иерусалима над Римом, как это стремятся представить некоторые критики Авраамизма, но торжеством языческой теократии архаического типа над бюрократическим универсализмом Рима. Руководящей идеей средневекового христианского сознания был митраизм с измененной христианизированной терминологией, а ни в коем случае не послание самого Иисуса (А. С.). Именно поэтому священные писания церкви были закрыты для мирян и сама попытка познакомиться с ними, не входя в клир, расценивалась как ересь. По сути, общество средневековой Европы немногим отличалось от Сасанидского Ирана или буддийских феодальных монархий Азии.

Именно на этом и ни на чем другом основано непримиримое отношение средневекового «христианства» к Исламу, который на самом деле является законным наследником унитарианства, осужденного Никейским собором.

Эта структура — митраизм в терминах Евангелия — носила синкретический, искусственный и внутренне противоречивый характер и неизбежно подлежала обвалу. Первые же попытки выйти к чистому доцерковному христианству (Реформация) привели естественно не к победе Авраамизма (ее не могло быть, потому что она ничем не была обеспечена в европейской истории), а к возврату в римский субстрат, но теперь уже осложненный языческим этницизмом и митраистско-христианскими пережитками.

3. Возврат противостояния Рим — Иерусалим. Сегодняшняя оппозиция между Исламом и Западом носит идеологический совершенно другой характер, чем та оппозиция, которая была тысячу лет назад. Тогдашний конфликт по сути дела был продолжением противостояния пророков и установленной теократией. В Ветхом Завете он имеет форму конфликта между Моисеем (А. С.) и левитами; в Новом — между Христом (А. С.) и фарисеями, в Коране между Мухаммадом (А. С.) и «лицемерами». Далее, этот конфликт принимает форму борьбы между двумя поляризовавшимися цивилизациями: цивилизация пророков в Исламе с одной стороны, цивилизация церкви — с другой. Сегодня содержание борьбы изменилось — это вновь Кесарь против Храма Соломона (который сегодня является мечетью аль-Акса), римское право против закона божьего. Древний Рим в своей борьбе с монотеизмом покровительствовал презираемому им, но политически полезному туземному язычеству, архаике. Нынешний «Рим» в своей борьбе против Ислама также опирается на экзотические культы и поощряет туземный фольклор — от буддийских сект до воинствующего индуистского фундаментализма; от космизма индейцев яки до магии и колдовства неодруидов. New age — точный современный аналог II — III вв. Р. Х., когда римская империя дала добро любым религиозным причудам, дабы преградить путь Авраамизму.

Глава III. Место России

1. Генезис русского христианства. Древняя дохристианская Русь принадлежала к той самой языческой туземной перспективе, которая с позиций римской государственности была чистым варварством. Именно в этом виде Русь познакомилась с двумя версиями организованной религии: унитарианским изначальным христианством у своих степных противников — половцев, принявших его еще в V веке, и митраистским, церковно-теократическим христианством, которое исповедовал другой противник Руси — Византия. Выбрав второй путь, Русь тем самым определила свою принадлежность Западу и западной судьбе. Не трудно увидеть, что русская история с определенными модификациями повторяет в главных чертах историю Запада, а именно: от «христианской» теократии к римскому имперскому идеалу.

2. Россия как инструмент Запада. По объективным данным истории Россия является или, во всяком случае, прозападной страной. В основе этого лежит фундаментальная пятивековая ориентация ее политики на атлантический Запад. Широко распространен миф о том, что Россия противостоит Западу. В действительности, Россия всегда вела борьбу против «ближнего» Запада — восточной центральной и северной Европы, в интересах «дальнего» Запада, прежде всего Великобритании и США. История российских колониальных войн функционально связана с перипетиями британской мировой политики. Так, завоевание Средней Азии Кауфманом и Скобелевым связано с провалами британского наступления на афганском направлении, кавказские воины увязаны с интересами британского присутствия в Иране и на восточных тылах Османской империи (Хиджаз, Месопотамия). Все плоды российских побед над «враждебной Азией» в конечном счете, достались «Антанте» (имея в виду не столько исторический, сколько символический союз Атлантического Запада).

Сегодня Россия вступила в постколониальный период вслед за Англией и Францией. Для них этот период означал утрату статуса великой державы с одной стороны и ужесточение форм эксплуатации колоний — с другой. На бывшие колониальные владения (составляющие половину мира) возложена сегодня задача обеспечивать материальные расходы на проект Нового Мирового Порядка. Бывшим метрополиям отводится организаторская роль. Россия также сегодня превращается в жандарма Евразии в тех глубинных материковых регионах, где непосредственный контроль Антанты" затруднен или нереален.

Глава IV. Исламский проект

Альтернативный универсализм Ислама. Концепция всемирного общества и мирового правительства в ее наиболее последовательной форме внесена в историю Исламом. Pax Romana — имперская идея, связанная с полиэтническими, «туземными» корнями. Впервые в истории лишь Коран формирует концепцию монотеистического человечества как единой планетарной нации, возглавляемой Пророком или Пречистым Имамом (представителем его дома). Таким образом, Ислам явился окончательной формулировкой того, что изначально дано в откровении Авраама и затем подспудно существовало как тенденция сквозь всю историю Дома Израилева. Такой универсальный исламский проект был лишь частично реализован в эпоху максимального рассвета халифата и остановлен монгольским нашествием. Сегодня этот проект опирается на концепцию сакральной (божественной) политики, который является достоянием космополитического высшего слоя мировой исламской элиты. Исламская элита — новый политический класс, стремящийся реализовать проект универсализма, альтернативный западному — находится в оппозиции как национальным элитам с их светским этатизмом, так и консервативному духовенству. Типичным представителем международной исламской элиты можно назвать спикера мусульманского парламента Великобритании Калима Сиддыки.

2. Перспективы и база исламской элиты. В сегодняшнем исламском мире общество делится на клиентов" и «патронов». Патронами являются шейхи и улема, клиентами — масса верующих, составляющие их непосредственных последователей. Шейхи и улема являются однозначно конформистской группой с регионально ограниченными горизонтами, единственной руководящей силой которых, в конечном счете, оказывается корпоративно-классовый интерес. Примат корпоративных интересов духовенства снова возвращает нас к теме евангельских фарисеев, коранических лицемеров, узурпаторов — Омейядов. Корпоративное духовенство категорически не заинтересовано в реализации исламского проекта, который, по сути, является гностическим и эсхатологическим, фактически взрывая гомогенность человеческого состояния. Поэтому, корпоративное духовенство де-факто идет на соглашательство с универсализмом западного масонского космистско-гуманистического типа, в значительной степени дезориентируя массы верующих, находящихся под его влиянием.

Между интересами корпоративного духовенства и интересами международной исламской политической элиты существует непримиримая оппозиция. В силу этих моментов исламская элита в основном является некой духовной диаспорой, базирующейся мировые столицы Дар уль-Куфр («мира неверия»). Это позволяет с одной стороны не вступать в физическое противостояние с региональными режимами «антифундаменталистской направленности, с другой — удерживать центральные позиции. Однако слабостью этого положения является отсутствие 1) материальной базы; 2) стратегического союзника мирового уровня. 3) Стратегический союзник. Отличие нынешнего периода в истории Ислама от начального состоит в том, что у мусульманских народов нет превосходства над своим противником в области технологий, инфраструктуры, а также интеллектуально-политической организации. В 660 году Р. Х. арабы могли одновременно выступать против двух сверхдержав своего времени, Византии и Ирана и наносить им поражение. Сейчас таких «арабов» нет. Поэтому необходим стратегический союз с державой мирового значения вне исламского мира, которая, по прагматическим соображениям, могла бы сделать ставку на исламскую карту. Такой мировой державой может быть лишь Россия. На первый взгляд, это противоречит всему смыслу ее политической истории как прозападной, антиисламской страны. Но дело в том, что как писал еще Ленин, Россия является самым слабым звеном мирового империализма. Осуществляя свое прозападное призвание, Россия не выигрывает, а проигрывает. В итоге своего участия на стороне Запада в катастрофических событиях с 1812 по 1945 год Россия вошла в такую стадию кризиса, из которой она может выйти, сохранившись в качестве единой мировой державы только при условии полной смены ориентации. Сегодня Россия — во всяком случае, определенные силы в ее политическом и социальном истеблишменте могли бы сделать ставку на поддержку исламского фундаментализма — а точнее говоря, альтернативного Западу исламского всемирного проекта, — и тем самым вернуть России статус сверхдержавы, который сегодня уже не гарантируется, скажем, сугубо ядерным фактором. Советский Союз стал сверхдержавой в 20-ом году только за счет проекта мировой революции и поддержки международного коммунизма. Китай приобрел статус мировой державы лишь за счет мирового распространения маоизма как проекта, альтернативного советскому коммунизму. И в том и в другом случае базой являлись сравнительно ограниченные левацкие интеллигентские движения, имевшие корни лишь в двухтысячелетней истории социализма, что явно недостаточно для триумфального завершения истории. «Исламский проект» в принципе опирается на духовную ангажированность и менталитет более миллиарда людей, живущих в стратегически центральных регионах планеты.

9 июля 2001 г.