Сны мудрецов 22.11.2011

Сны мудрецов

«Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам» (Шекспир. «Гамлет, принц Датский»)

Современному наблюдателю мир и человечество представляются совершено не такими, какими видел их наш предшественник несколько столетий назад. До наступления эры Просвещения, до начала Нового времени и мыслителям, и обычным людям было совершенно очевидно, что мир и общество пронизаны нечеловеческим фактором и реальность живет и дышит в лучах провиденциальных энергий. Именно понимание того, что человеческое представляет собой лишь тень надчеловеческого, давало людям инстинкт иерархии.

Иерархия была не только между сословиями и полами, не только в отношениях сюзерена и вассала, она включала в свое поле все действия, все цели и смыслы, которые мог иметь человек. Дело воина было несравненно выше, чем дело купца или ремесленника. Служение Богу ни в какое сравнение не шло с обеспечением своей семьи или светской карьерой. Каждый предмет обладал функциональным символизмом, имел свой аналог в идеальном мире. Весы в торговой лавке, меч на поясе стражника, посох в руках старика были не инструментами обыденной жизни, но материализовавшимся концептом.

Эта эпоха кажется нам бесконечно далекой. Современное сознание представляет общество как всецело производное от чисто человеческого фактора. Притом что общество, которое когда-то было посредником между личностью и неведомым то враждебным, то благосклонным бытием за рамками непосредственного опыта, — это общество, метафорически выражаясь, «сожрало» бытие, поглотило то, что выступало для индивидуума как «высшие силы», растворило в себе природу и сегодня присутствует уже как последний арбитр справедливости, как рок, как исключительный податель всех благ, как предельная инстанция, к которой человек может апеллировать. Последним этапом должно стать поглощение человека, тогда социум, освободившись от всего, что ему еще противостоит, приобретает вполне «нечеловеческий» облик — как перевернутое отражение ушедшего традиционного общества.

Естественно, что эта ситуация реализовывалась в несколько этапов. Но и традиционализм в течение всего этого времени не оставался пассивным наблюдателем своей исторической деконструкции.

Закат Европы

К середине XIX века в Европе, которая к тому времени стала колониальной метрополией по отношению к почти всей планете, сложилась крайне острая и противоречивая ситуация в сфере мировоззрения. Естественно, что эта противоречивость красной нитью проходила через все сферы жизни: социальную организацию, экономические отношения, политику, частную жизнь...

Суть этого противоречия заключалась в следующем. С одной стороны, Европа оставалась монархической (во Франции в течение ста лет после Великой революции маятник раскачивался туда-сюда — то республика, то император, то реставрация, то опять республика!)... Монархи, соответственно, опирались на церковь. Сохранялся класс феодальной аристократии, истеблишмент был укоренен в духовной почве предшествующих эпох.

С другой стороны, европейское общество было до основания потрясено колоссальной работой, проделанной мыслителями Просвещения. «Плоды» этой работы приобрели кошмарный вид тысяч дворянских голов, скатившихся из-под ножа гильотины к ногам ликующего простонародья. Казнь Людовика XVI и его супруги наложила зловещий отпечаток на многие поколения вперед. Наполеоновские войны, прокатившиеся по континенту от дремучих баскских деревенек до золотых куполов московского Кремля унесли, по свидетельству Альфреда де Мюссе, 2,5 миллиона жизней. Только в одну кампанию 1812 года в снегах России исчезла «Великая армия» — без малого 600 000 человек. Все они были профессиональными воинами (общенародного призыва тогда не существовало), цветом европейского мужества, последними представителями классического дворянства шпаги.

Несомненно, что деятельность Вольтера и энциклопедистов — а в еще большей степени уход в небытие лучшей части воинского сословия — фундаментально изменил и дух Европы. В канун общеевропейской революции 1848 года большинство обывателей сильно сомневались в существовании Бога и черта, на публичную сцену стали выходить политические партии, запахло конституциями и парламентами. Общественное умонастроение вошло в прямой конфликт с сохраняющимся, несмотря на потрясения, порядком вещей.

Тайна есть

Именно в этот период начинают подниматься — пока еще вне мейнстрима — фигуры интеллектуалов, начинающих новую и совершенно непривычную для публики тему. В прошлые века книжный эзотеризм представлял собой специальные тексты, написанные для подготовленных людей. Это были трактаты по алхимии, герметизму либо же очень конкретные работы по магии, и читали их, как правило, ученые братья масоны.

С расцветом Возрождения оживает с новой силой и философская традиция неоплатонизма, притоптанная было на период Средних веков церковными «силовиками». Но и после того как «стало можно», имена Марсилио Пиччино, Пико дела Мирандола, Роберта Фладда были известны лишь избранному кругу. В XIX же веке возникает феномен обращения авторов, пишущих об эзотеризме, к массовому читателю. Разумеется, «массовость» здесь довольно условна: скорее, имеется в виду то, что традиционалисты сегодняшнего дня называют «образованными профанами».

В целом этот новый феномен можно было бы считать следующим этапом Просвещения, только с противоположным вектором! Просветителиэнциклопедисты, начиная с середины XVIII века, учили общество, что в мире нет тайны, бытие состоит исключительно из хаотически соударяющихся частиц, наподобие бильярдных шаров, а человек есть продукт этого соударения и представляет собой некий автомат, или, как сказали бы мы сейчас, «биоробот» (де Ламетри «Человек-машина», 1747 год).

Новые просветители построили свою интеллектуальную деятельность на популяризованной, упрощенной схеме масонского миропонимания. Тайна есть, она лежит в основании вещей, знание этой тайны является по своей природе неизменным и открывалось во все времена немногим посвященным. История представляет собой реализацию Промысла, у людей есть смысл и предназначение, священные книги говорят о «великом» с малыми детьми, которыми является непосвященное человечество. Вероятно, классиком этого направления стал Фабр д’Оливе (1767–1825), сформулировавший, кстати, впервые для широкой публики главный политический тезис традиционалистов о всемирной теократии. Интересно, что этот автор начинал свой жизненный путь как якобинец; впоследствии мы не раз будем сталкиваться с политической амбивалентностью эзотерического дискурса, который, с одной стороны, как бы стоит на платформе крайнего консерватизма, а с другой — все время подпитывается энергиями радикального протеста.

Провозвестники идеологии современного традиционализма опирались именно на парадоксы своей эпохи. Еще свежо было в сознании людей символическое восприятие реальности, вкус сакрального; по-прежнему внушала трепет непогрешимость Папы и ослепляло величие монархов, еще не превратившихся в персонажи бульварной хроники. Вместе с тем образованный буржуа пробудился к активной политической жизни и уже начал уставать от вульгарного популизма и пока еще виртуальной демократии. В эпоху пара и железных дорог стала формироваться широкая аудитория правой и крайне правой ориентации. Речь уже не шла о радикальном монархизме послереволюционных аристократических салонов в духе Жозефа де Мэстра; это барское масонство неокатолического розлива было блюдом для гурманов. Человек третьего сословия хотел иметь обратную связь с провиденциальной стороной истории. Он хотел быть «элитой», шагнув в те запредельные сферы, где отсутствие титула уже не является несмываемой метой второсортности.

Вслед за интеллектуалами-эзотериками первого ряда, такими как уже упоминавшийся Фабр д’Оливе и Сент-Ив д’Альвейдр, приходит волна системного «эзотеризма», организованного в широкое международное движение. Речь идет о теософии, или, как точнее выражался Рене Генон, «теософизме» (в отличие от термина «теософия», который был известен достаточно давно и обозначал одно из направлений герметической традиции, к которой относился Яков Бёме). Основательницей теософии стала Елена Петровна Блаватская (1831–1891), русская аристократка остзейсконемецкого происхождения, необычайно яркая и противоречивая личность. Разработанная ею система взглядов впервые ввела в обиход не узко клубного, а вполне широкого европейского восприятия фактор сакрального Востока как обители истинного знания. Восток, который в сознании среднего европейца в эпоху строительства великих колониальных империй был царством нелепых суеверий и иррационализма, благодаря новой и стремительно завоевывающей популярность доктрине превращался в родину духовных учителей, в регион мира, где, несмотря на крайний упадок и затмение человеческой природы, все еще продолжает сиять свет для тех, кто «имеет очи».

Выход в свет

Надо признать, масштабная деятельность популяризаторов теоретического масонства и теософов-ориенталистов, антропософов и маргинальных индусов, позировавших в Европе и Штатах в роли «гуру», мощно взрыхлила западную почву, подготовив ее для того, что можно без преувеличения назвать «гром среди ясного неба». В лице Рене Генона (1886–1951) традиционализм как доктрина вышел из подземного укрытия, объявил о себе как о духовно-политическом движении, которое можно было назвать «партией Традиции». Одновременно с заявлением целостной и последовательной доктрины традиционализма, основоположник этой «партии» вбил осиновый кол в сердце предшествовавшего движения, которое в его работах получило название «неоспиритуализма». Рене Генон посвятил демонтажу неоспиритуализма две большие работы: «Спиритическое заблуждение» и «Теософизм как псевдорелигия». Намеревался написать и третью, посвященную еще одной ветви неоспиритуализма, оккультизму (Элифас Леви), но не успел.

Разгром корпуса довольно пестрых эклектичных теорий, представляющих собой околотрадиционалистские искания эпохи модерна, имел в методологическом плане, возможно, даже более глубокий смысл, чем прямое позитивное изложение того, что такое Традиция на самом деле. Разоблачение спиритов, теософов и оккультистов как «слышавших звон» полупрофанов, а то и просто сатанистов, возвело непреодолимую стену между территорией заведомо ущербного человеческого домысла и областью неизменной внечеловеческой Истины. Генон и его последователи не уставали подчеркивать отсутствие всякого личностного субъективного момента в их дискурсе, издеваясь над тем, что по терминологии профанов является «интеллектуальным творчеством». Согласно позиции традиционалистов, они просто излагают учение о Традиции, не добавляя ничего от себя. Впрочем, Рене Генон вскользь отмечал, что деятельность таких в целом негативных персон, как Е. П. Блаватская, коррелирует с ностальгией современного человечества по Истине и взламывает коросту грубого материализма, невольно, таким образом, подготавливая «золотую зарю» подлинного духа.

С нашей точки зрения очень важно различать традиционализм как некую партийную или клубную идеологию и Традицию, которая в этой идеологии является ключевой оперативной категорией. Для очень многих такое различие как минимум не очевидно.

За последние сто лет интеллектуальная деятельность Рене Генона, его учеников и последователей вышла из гетто маргинализма и перешагнула планку мейнстрима, оставив последнюю далеко внизу. Если в первой половине XX века знакомством с трудами Генона могли похвастать лишь избранные интеллектуалы, такие как А. Бретон или А. Жид — причем они воспринимали геноновское послание как соблазнительную духовную экзотику, — то в конце прошлого столетия для любого сколько-нибудь серьезного оператора в сфере гуманитарных практик молчаливо подразумеваемая информированность о школе традиционализма стала обязательной.

Возможно, именно это обстоятельство заставляет многих последователей шейха Абдул-Вахида Яхья (исламское имя Генона) как бы невзначай отождествлять Традицию как таковую и традиционализм (в первую очередь в геноновском изложении), который является на самом деле сложной и фактурной идеологической конструкцией вокруг этого понятия.

Чем не является Традиция? Она не является ничем из того, с чем ассоциируется в сознании современного обывателя. Иными словами, Традиция в традиционалистском контексте не является преемственностью человеческих установлений, продолжающейся сквозь поколения школой мысли или набором обычных человеческих практик. Тем более она не имеет отношения к чему-то, вошедшему в привычку — к обычаям и т. п.

Можно было бы сказать, что Традиция есть само Бытие в его перманентности, бытие не как существование отдельных объектов или феноменов, а та неуловимая внутренняя сущность, которая не поддается рациональной расшифровке, оставаясь непознанной после деконструкции любого существующего явления.

Бытие определяет сознание

Однако такое определение Традиции будет не вполне точным. В действительности это понятие подразумевает тождество метафизического бытия и сознания как такового. Именно это тождество и составляет внечеловеческий фактор в его присутствии и проявлении на человеческом уровне в качестве безусловной Истины. Истина, согласно традиционалистской доктрине, была, естественно, присуща внутреннему состоянию человека в начале истории — в Золотом веке, когда мир был еще свеж и все в нем обладало первозданной полнотой потенции. К концу цикла эта потенция израсходовалась, и ныне, в Темную эпоху (называемую индуистами Кали-югой), эта истина является скрытым состоянием, путь к которому лежит через посвятительные организации, впускающие в себя лишь избранный человеческий материал.

Тождество бытия и сознания — это состояние безусловной легитимности сущего, когда реальность находится как бы у себя дома, не отделяясь от своего первоистока. С точки зрения традиционализма именно это состояние является фундаментом подлинной власти, потому что ее носитель (конечно, в перспективе этой доктрины им может быть только фараон либо кесарь и их производные в зависимости от места и времени) — это прямой представитель Бытия на человеческом плане, его человеческое воплощение. Власть в видении традиционалистов непогрешима до тех пор, пока она непосредственно связана с этим скрытым тождеством Бытия и сознания.

Этот концепт несколько меняет идею Бога по сравнению с форматом классической теологии. Для традиционалиста сознание в чистом виде есть встреча предельного и абсолютного Бытия с самим собой, внутренняя и бесконечная саморефлексия, как встреча двух абсолютно идентичных зеркал в реальности, где нет ничего, кроме них и их бесконечного отражения самих себя друг в друге. Собственно, эта «встреча» и есть совершенное бытие или совершенное Существо как безусловный полюс реальности. Однако этот полюс, будучи независимым от всего временного, производного, относительного, тем не менее не есть подлинный Бог. Только встреча совершенного бытия с несовершенным, только принятие относительного в объятия абсолютного открывает последнюю мистерию божественности. Именно реализация встречи совершенного и несовершенного полюсов бытия, в которой наступает состояние триумфального тождества, и является целью инициатической практики, сердцевиной Традиции, которая незримо присутствует в нашем мире независимо от уровня упадка проявленного человечества.

Сегодня принято думать (и многие в это искренне верят), что элементы старой додемократической цивилизации — клерикальные иерархи и короли — забавные пережитки прошлого или в лучшем случае некие условные, сугубо ритуальные институты, напоминающие людям о том, что есть Добро и Зло, старые милые ценности... Нечто вроде доброй сказки, рассказываемой детям на ночь.

Есть подозрение, что те силы, которые всегда отвечали за ход дел на нашей Земле и продолжают нести эту ответственность поныне, просто отодвинули подавляющее большинство человечества от понимания скрытых реалий, от чувства присутствия надчеловеческого фактора. Отодвинули, потому что в состоянии профанности человечество становится более «продуктивным». Смысл прогресса состоит в постоянной все возрастающей мобилизации человеческого материала, в результате которой повышается капитализация жизненного времени членов общества. Это позволяет «получать» с двуногого стада неизмеримо больше, чем представлялось возможным во время оно. Рано или поздно, однако, мобилизация достигает предела, человеческий ресурс используется полностью, и тогда наступает кризис собственно самого человечества. Похоже, мы присутствуем при первых судорогах этого кризиса, агонии профанического мира. И тогда тем силам, с которыми традиционалисты связывают свои упования на восход «Золотой зари», придется снова выступить на авансцену истории и занять лидирующую позицию в явной иерархии вещей.

odnako.org