ИСЛАМ И ПРАВАЯ (ТРЕТЬЯ ПОЗИЦИЯ )

ИСЛАМ И ПРАВАЯ (ТРЕТЬЯ ПОЗИЦИЯ)

"Гиперборея" #1б Москва, 1989

В современной истории нет отношений более двусмысленных, но вместе с тем более обнажающих ее метафизическую подоплеку, нежели отношения между Исламом и Правой. Взятая без ограничивающих уточнений эта тема необъятна, ибо чрезвычайно разнороден человеческий мир Ислама и весьма неоднозначна внутренняя действительность Правой. Поэтому, чтобы остаться на почве практической адекватности, интересной для всех, имеет смысл говорить о современном, динамичном, политически ангажированном Исламе и о Правой в ее чистой, «первородной» сущности. Это значит, что в обоих случаях мы «выносим за скобки» все застойные, догматические конформистские аспекты, ибо сопоставлять между собой то, что неаутентично, не имеет смысла. Это сразу дает ориентир ходу нашего анализа: подлинный Ислам и подлинная Правая — неконформны, их живой нерв состоит в противостоянии, в несогласии, в неотождествленности. Конформное, соглашательское есть фальсификация природы и того, и другого. Несомненно, что речь может идти лишь о глобальном несогласии, великом проявлении нонконформизма, ибо грандиозны силы, приведенные в движение Исламом и Правой. Глубинная связь между метафизической — Богооткровенной! — традицией и таким, казалось бы, имманентным феноменом как Правая обнаруживается как раз в их зеркальной оппозиции, как бы нанизанной на одну ось «великой духовной ночи».

Одна и та же Тьма оказывается затмением «человеческого солнца» (выгоревшего, энтропировавшего до лимита) и черным светом одинокого солнца Абсолюта. Ибо, бесспорно, Правая в своей чистейшей сути есть выражение конца человеческого, эсхатологическое восстание человека против собственного убожества, против неумолимого тока жизни сверху вниз. Именно жизни, подчеркиваем мы, а не только истории с ее прекрасно описанным механизмом неизменного торжества худших над лучшими. Ведь духовная притягательность Правой не в ее социально-историческом, а в ее экзистенциальном измерении, как это засвидетельствовал Эвола. Истинно правый начинается с видения собственной смерти, стоящей в центре его личного опыта. Смерть — это элементарная подоплека существования, которая разбивает в дребезги банальное — те умственные клише, идолы, миражи, которыми ординарные люди пытаются от нее отгородиться. Они даже не имеют сил ее ненавидеть — настолько смерть перпендикулярна всему току их экзистенции. Правый же — в идеале — по отношению к ней — по ту сторону любви и ненависти. Для него смерть — тотальный факт, вызов, критерий, позволяющий отличить то, что есть, от иллюзии. Мы упомянули «вызов». Да, потому что элементарная непосредственность смерти оборачивается необычайно глубокой и сложной проблемой, действительно вызовом для духа. Ведь смерть — это не просто «конец конечного». Смерть — это отмена. Ее подлинная тайна — в том, что она отменяет данное, наличное, непосредственное; чем непосредственней данность, тем безусловней отмена. Здесь перед правым встает вопрос: "Что же такое лучшее?". Ибо по видимости тот ток истории, который не может быть принят правым, есть внешнее динамическое выражение этой сущности смерти: постоянной отмены. Конечно, было бы порочной глупостью думать, будто бы худшие и впрямь могут победить лучших, будто бы ничтожества имеют силу выпихнуть с престолов пресловутой «исторической сцены» героев. Такой ход просто бездушно сконструированной мысли есть зеркальный анти-тезис пошлости о «прогрессе», о «восходящей линии», который, в свою очередь, не менее пошл. Нет, лучших отменяет Смерть. Только она может победить бесспорное величие.

Так что же, несогласие правого с ходом истории оказывается, в конечном итоге, несогласием со смертью? Посмотрим на дело глубже, так глубоко, как никто не смотрит и не хочет смотреть. Последней догмой, горизонтом метафизической тревоги, оказывается то, что в мире нет ничего лучше отрицания, поскольку ему не противостоит ничего из доступного восприятию: титанов, героев, помыслы, деяния — все берет на себя «ужасающая сила негатива» (выражение Гегеля). Но если так, как быть с человеком? Как быть с самоутверждением той самой личности, которая и является носителем воли к лучшему? Не нужно упускать из виду, что реальный представитель Правой — не мистик и не аскет, а Правая — не религиозное движение. Ее выразитель восстает против ничтожества бытия, потому что ему в его интуиции предстала смерть как главное. В итоге логика его восстания неизбежно направлена против человека как такового. Не против «Адама» Традиции, но против того, кто называется человеком в эмпирически обозримом пространстве и времени. Ибо не религиозное, а именно современно-экзистенциалистское обострение чувства смерти, концентрация внимания на ней, связаны с крушением человеческого, как силы, способной генерировать привлекательные «идеалы». Иначе говоря, в человечестве иссякло (по-большому, конечно, счету!) идолотворческое начало. Опять таки, другими словами — имеет место кризис человека. Кризис, влекущий за собой преодоление человеческого. Разумеется, немногие из тех, кто декларируют свой анти-гуманизм, действительно сожгли все мосты, соединяющие их с «Большой Землей», реализовали полное понимание тщеты всей сферы человеческого. Вновь и вновь даже самые жесткие анти-гуманисты проводят с черного хода переодетого «человека» в свой метафизический замок. Опять главным действующим лицом становится тот, кто в прошлом уже был «отменен»: олимпиец, титан, сверхчеловек! Но это — издержки не до конца пройденного в каждом отдельном случае пути. Суть неизменна: слова «Бог умер!» означали констатацию того, что человек исчерпан до конца и как возможность в себе и — самое важное — как возможность проэктировать на его основе новую духовную авантюру. В попытке начертить сверхдерзкую внутреннюю логику Правой мы пришли, наконец, к вполне ожидаемому противоречию: какова же в этом случае ее перспектива как именно движения людей?

Противопоставим этому вопросу другой: а какова перспектива исламской уммы? Она ведь тоже состоит из людей, воодушевленных безусловным отрицанием этого гигантского (а впрочем, микроскопического!) идола: коллективного человечества, вообразившего себя Реальностью! Нонконформизм Правой состоит в солидарности со смертью; в чем нонконформизм Ислама? Проще всего было бы ответить — «в солидарности с Богом!» Но что для современного западного восприятия в этом слове? Абсолютизированная проэкция той же адамической соборности, коллективного соллипсизма. Для правого европейца, вставшего на дистанцию от Христианства, Бог — это почти синоним гиперконформизма, общий знаменатель «ценностей», установленных консенсусом. Между тем, Ислам есть именно безграничный протест против редукции «Бога» к консенсусу! Ислам как никакая другая традиция, настаивает на чистой ноуменальности Аллаха, пребывающего в фокусе очень своеобразного духовного внимания. Мы определим этот род внимания как метафизический эксклюзивизм, путь, зеркально противолежащий богословской апофатике, т. е. отрицательному «определению» Бога. Апофатика указывает на обусловленность Абсолюта, говорит о нем — «не это, не это». Тем самым речь идет о положительном преодолении, из которого устраняются все мыслимые ограничения. Метафизический эксклюзивизм, напротив, видит Самого Бога, как активного устранителя всего, что не есть Он. «Не придавайте Богу сотоварищей», «нет бога кроме Бога» — это отрицания, направленные не против ограничивающих качеств, ложно приписываемых Абсолюту, это — отрицание Богом не-бога, других вещей, при том, что его последняя истинная тайна имеет своим содержанием именно эту реализацию активного одиночества, динамику исключения и нетожества, смерть всего, что не Он... Предшествующие традиции рассматривали Бога как Принцип всего возможного, как то, за счет чего существуют конечные вещи.

Исламский экзотеризм также стоит на позициях креационизма, однако подчеркивая, что Аллах — единственный подлинный деятель без опосредующих инстанций, без causa secunda... Внутренне же исламская метафизика ставит акцент не на том, что Бог создал вещи, а на том, что Он их завершает, упраздняет, отменяет. «В него возвращение» — формула последнего эсхотологического откровения, с точки зрения которого Абсолют — не начало, а прежде всего Конец. Таким образом абсолютный Конец, абсолютное Отрицание и есть подлинный деятель, трансцендентное измерение чистой активности. Иначе говоря, в метафизическом супра-персонализме Ислама смерть и истинная личность совершенно тождественны. Это, к стати, и есть единственно возможный аутентичный супра-персонализм, поскольку любой другой сводится на самом деле к культу непреодоленного объекта. Так вот в чем, оказывается, нонконформизм Ислама: свобода от всякого «величия», которое упраздняемо, свобода от всего, что можно повергнуть и разбить, свобода, наконец, от богов, для которых возможны сумерки. Если солнце в принципе, по энтропической обреченности всякого излучения, способно погаснуть, мусульманин будет молиться Ночи. Это определяется безграничной волей к лучшему, б е з г р а н и ч н о й жаждой величия, которая может выразить себя только ненавистью к идолам. Ненавистью в первую очередь к главному из них — к собственному архетипу, спроэцированному во множественность, претендующему на то, чтобы быть мерой вещей. Ибо «тагут» — идол идолов, абсолютное зло интеллектуальной этики Ислама — есть ничто иное, как самообожествленное человечество, матрица, возомнившая себя способной к партеногенезу! Это так в метафизике, это, бесспорно, так в политике. Мировое растовщичество, империализм анонимных международных мафий, профанический «элитизм», узурпировавший контрольные позиции в обществе, безликое тоталитарное государство, выдающее себя за сверхъествественный императив, а на деле являющееся результатом и инструментом уголовного сговора — все это проявления «тагута», коллективного демона «с человеческим лицом». Исламская революция есть ни что иное как восстание против «тагута», нонконформистское движение людей против «слишком человеческого». Борьба мустаз`афов — «лишенных наследства», обездоленных — против «элиты» — это отнюдь не классовая борьба пролетариев с «имущими», но нечто прямо противоположное. Пролетариат — это арьергард воинствующего имманентизма,"очищающий" человеческое пространство перед тем, как в него ворвутся орды инфернального мира. Его пресловутая «историческая миссия» есть просто устранение последних преград на пути Гогов и Магогов. Мустаз`афы Ислама представляют собой духовных наследников древнейшего патрициата, обкраденного позднейшими аристократами, избранными из «просто людей», «элитой», которая, владея секретами демагогии, учреждает демократию как магическое средство против метафизической смерти. Демократия — это «лекарство от Бога». И «аристократы», вожди консенсуса, генераторы гуманистической контр-традиции, прежде всего готовы заключить политический союз с силами низших миров, с выходцами из «инфра-корпорала», с любыми демонами, ибо такой союз не противоречит «ценностям» глобального идолопоклонства, не противоречит логике витализма... Правая основывает свой нонконформизм на солидарности со смертью в ее экзистенциальной проэкции; нонконформистский Ислам сосредоточен на непостижимо отчетливой точке смерти метафизической. «Имманентное» и трансцендентное измерения великого бунта против Субстанции, две стороны сверхчеловеческой любви к Ноумену. Что мешает им стать одним, если не считать технических помех в виде исторических счетов, интеллектуальных разночтений и культурологических недоразумений? Ведь это, в сущности,- параллели новой геометрии, сходящиеся в бесконечной перспективе!

https://web.archive.org/web/20010418211836/http://www.geocities.com/CapitolHill/6832/islam.htm