Предпосылки внутриевропейского конфликта

1.

Главнейшие войны, сотрясавшие мир за время письменной и датированной истории, — если не считать великое монгольское завоевание Евразии, — происходили на территории Европы или исходили с европейской территории. Европа на протяжении последних двадцати трех веков — с того момента как Александр Великий положил предел амбициям Ахменидской державы — является эксклюзивной зоной агрессии и кровопролития. Наиболее масштабная и наиболее кровопролитная фаза европейской истории началась тогда, когда практически весь мир был завоеван и поделен. Тогда европейские державы, сконцентрированные на сравнительно небольшом клочке суши, превратились в скорпионов в банке и с чудовищной яростью бросились уничтожать друг друга.

Объективно не могло случиться так, чтобы такой ситуацией никто не воспользовался. Ею и воспользовались Соединенные Штаты, до начала Первой мировой войны бывшие чем-то вроде современной Австралии: маргинальная, маловлиятельная страна, находящаяся далеко от мировых центров принятия решений (за океаном!), к тому же вся в долгах ($5 млрд. государственного долга странам Европы на 1914 год). По окончанию войны США были уже великой державой, кредитором, которому Европа была должна $14 млрд., и президент которой, тогдашний Вудро Вильсон, чем-то напоминавший нынешнего Буша своим узколобым баптистским морализмом, указывал всем и каждому в стилистике карикатурного дяди Сэма, как нужно правильно жить по заповедям Господним.

Европа, конечно, не послушалась, и послала американцев с их заповедями куда подальше. Как результат — вторая война, вдесятеро кровопролитнее предыдущей. Итогом этой внутриевропейской бойни стало превращение дяди Сэма в циклопа, которому океан по колено, и который накрыл бронированным кулаком оккупации не только поверженный Рейх, но и страны-союзницы: Францию, Великобританию, Голландию, Бельгию... Всю Западную Европу! В Германии, конечно, было хуже всего: «денацификация» превратилась в физический и моральный геноцид германского народа. В американских лагерях для военнопленных от эпидемий, голода и невыносимых условий содержания умерло порядка полутора миллионов молодых немецких мужчин. Германские девушки были превращены в солдатских проституток для GI, а в школах до 60-го года было запрещено упоминать о Гёте, Шиллере, Фихте как об идейных предтечах национал-социализма.

«Горе побежденным!» Однако, далеко не римский юмор был в том, что странам союзницам, принявшим на свои земли американскую армию, приходилось не многим легче. Карточная система, длившаяся в Великобритании и Франции практически столько же, сколько и в СССР, черный рынок, проституция, пьянство и криминал... Американские солдаты развели в послевоенной Европе ужасающую грязь и похабщину, нищету и коррупцию, превратившись тем самым в самый скорбный результат европейского самоуничтожения.

Фактически, Вторая мировая оказалась войной США против Европы. Европы как принципа, как всемирного центра силы, как цивилизации. Америка превратилась на этом в супердержаву номер один, ее «план Маршалла» был ориентирован на превращение исторического наследия бывшей первой Римской империи в экономическое пространство, в фабрику, где клепают дешевые и качественные товары для американского рынка и чинят американские танки и истребители. (Позднее этим же путем была проведена Япония.) Разумеется, все это стало возможно только с помощью СССР. Вашингтон и Москва давили континент на пару. Иосиф Сталин строго соблюдал обещания, данные в Тегеране и Ялте. Когда его тезка, молодой хорват из бывшего Коминтерна, возглавивший Югославию, предложил помочь греческим коммунистам, ведущим смертный бой с британской оккупацией, то услышал в ответ строгий выговор с характерным акцентом: «Мы обещали Черчиллю, что Греция останется в британской сфере влияния».

2.

Естественным образом сложилось так, что оккупированные части Европы ненавидели, соответственно, каждая — своего оккупанта. Западная Европа формировалась стихийно как общественная территория антиамериканизма, восточная Европа стала зоной антисоветизма. Конечно, последний был несколько интенсивнее: США не устраивали таких феерических акций на оккупированных территориях как подавление Берлинского восстания ’51-го, Будапештского восстания ’56-го, «Пражской весны» ‘68-го, польской «Солидарности» ’80-го.

С другой стороны, советское государство вложило немалый ресурс в развитие «гражданского общества» в Западной Европе, и это «гражданское общество» оказалось по своему содержанию естественным образом антинатовское. Массовое выступление против размещения американских ракет «Першинг» на европейской почве — только маленький штрих. А бесчисленные врачи без границ и матери за мир, возникшие именно в ту эпоху, и по сей день составляют наиболее оперативный элемент демократической грибницы альтерглобализма.

После крушения социалистической системы, завершившего холодный период противостояния Старого и Нового светов, образовались две Европы, из которых политтехнологи Евросоюза начали немедленно пытаться вылепить одну.

Сегодняшняя Западная Европа — это политэкономическое образование с коллективным ВВП, превосходящим американский, сравнимым уровнем высоких технологий и тяжелым комплексом страшного поражения, внутри которого медленно зреет понимание того, что это не «взбесившаяся» Германия была разбита, а «коричневая чума XX в.» остановлена, но что вся она, Европа, была разбита и поставлена на колени неевропейскими силами впервые в своей истории. Америка и Советский Союз сделали с гордой цивилизацией самого организованного воинства во всем человечестве то, что Карфаген не смог сделать с Римом, а Иранская держава с Элладой.

Вот это новое понимание является внутренним стимулом, побуждающим западно-европейскую часть человечества к тому, чтобы встать с колен и с чистого листа приступить к восстановлению мирового господства — главной цели, которая всегда являлась смысловым мотивом всей европейской истории.

В этой ситуации у Западной Европы оказываются два политических класса, две группировки, влияющие на выработку главнейших решений. Эти группировки противостоят друг другу и имеют противоположные политические интересы. Первой группировкой оказываются выборные политики, репрезентативные фигуры представительной демократии. Этот класс деятелей следует признать в целом «пятой колонной» американизма, вашингтонским лобби, которое при нынешних раскладах будет отчаянно бороться за сохранение подчиненного положения Европы по отношению к США под видом союза и партнерства с ними.

Этот тезис нуждается в некотором раскрытии. Существует широко распространенный миф, что Европа в целом (а особенно, почему-то, Великобритания!) является родиной демократии. Сначала, конечно, упоминается Эллада с ее полисами, Римский сенат и «vox populi», затем magna carta и парламент, да и прочие несуразные, к делу не относящиеся вещи...

До 1920-го Европа была феодально-монархической, кастовой цивилизацией. Социальные подвижки, вызванные Великой войной и провоцирующей притягательностью советского большевизма, Ортега-и-Гассет назвал «восстанием масс». Но настоящее включение низов в политэкономическую трансформацию континента было осуществлено только через прямое американское вмешательство, шедшее от фальсификации всеитальянского референдума о судьбе монархии до насильственного акционирования крупнейших семейных бизнесов Европы. (Кстати, ТНК — это хитроумный ответ Старого света на американский демонтаж европейской элитной буржуазии.)

Разумеется, импорт демократии на европейскую землю был для американцев не только реализацией долгожданной религиозной миссии, но и оружием разрушения европейской цивилизации, превращения последней в экономическое пространство, приспособленное под глобальные нужды новой всемирной империи, «сияющего города на холме». В ’45-м году это было точно также как в 2003-м в Ираке: шизофреническое сознание, которое рассматривает импортируемую с помощью безграничного насилия демократию как религиозную сверхценность и одновременно как инструмент уничтожения духовной суверенности противника.

Суть в том, что политики Европы, приходящие к власти в результате выборов на всех уровнях, — от национального до муниципального, — являются порождением ситуации, сложившейся в западной части континента после его оккупации и переустройства американскими политтехнологами. Почвенная голосующая по нынешней модели Европа — это креация Вашингтона. С ее объединением, с возвратом цивилизационного интегризма у класса политиков будет в буквальном смысле выбита почва из-под ног.

Противоположную роль играет европейская бюрократия, точнее, та ее часть, которая стремится формировать международные бюрократические институты, обслуживающие Евросоюз. Эта элитная бюрократия стремится к полной эмансипации от выборных и ротируемых политиков, от местных органов самоуправления, в конечном счете, от национальных суверенитетов. Европарламент и бесчисленные комиссии при нем, фонды и институты, центры планирования и т. п. в идеале не должны быть подотчетны никому. Путь к этому — евросоюзная империя, опутавшая весь мир сетями ТНК и неправительственных организаций, управляемых клубной элитой, для которой международная европейская бюрократия — естественный друг и союзник. (Клерки и писцы в канцеляриях знатных господ.)

Таким образом, западно-европейская бюрократия по своим политическим интересам занимает антиамериканскую позицию, что делает ее как класс врагом профессиональных политиков, сохраняющих, кстати говоря, в силу электоральной логики определенный элемент персонализма, который вообще-то после ’45-го года повсюду в мире представляет собой важную мишень для нападок.

Противостояние этих двух классов на политической сцене Европы можно ежедневно наблюдать в форме антикоррупционных кампаний и скандалов, которые то политики инициируют против бюрократов, то бюрократы — против политиков и их партий.

3.

Ситуация, сложившаяся в зоне бывшей конфронтации между НАТО и Варшавским договором после 1991 года некоторыми чертами напоминает политический расклад в эпоху после Первой мировой войны. Тогда рядом с коалицией великих держав, воевавших против Тройственного союза (Германии, Австро-Венгрии и Османского халифата), возник аналогичный антигерманский союз новых национальных государственных образований, в которые преобразовались осколки Австро-Венгрии и Османской империи. По аналогии с коалицией держав-победительниц («большой» Антантой) это новое образование стали именовать «малой» Антантой. К ней присоединились Польша и три прибалтийских государства, политический генезис которых связан с выпадением бывшей Российской империи из обоймы держав-победительниц благодаря антивоенной большевистской революции. Таким образом, новая Советская Россия превратилась в противника коалиции, ради которой Николай II погубил на Восточном фронте шесть миллионов своих подданных и, соответственно, красная Москва стала поддерживать проигравшую сторону, а именно угнетенную людоедским Версальским договором Германию.

Сложились две Антанты. «Малая» стала санитарным кордоном, изолирующим Советскую Россию, и вплоть до середины ’30-х годов попала под руководство Англии, Франции и, в меньшей степени, США.

Именно этот период сформировал базовое самоощущение и, так сказать, политико-цивилизационную самоидентификацию у всех этих стран, протянувшихся между Адриатическим и Балтийским морями. Характерной чертой их обществ была традиционная маргинальность, зависимость от иностранного владычества — турецкого, австрийского или российского, смотря по обстоятельствам, комплекс неполноценности по отношению к центрам европейской цивилизации, к которой они себя причисляли, повышенная враждебность по отношению к «Востоку», с которым ассоциировалась отсталость, полицейский бюрократический гнет и неприятие буржуазно-либеральных ценностей, которые в какой-нибудь Праге или Бухаресте воспринимались гораздо серьезнее и пафоснее, чем, например, в том же Париже.

Вот этот набор черт политической психологии определяет первичную физиономию Восточной Европы, её, так сказать, бессознательное кредо.

С середины 30-х в "малой«Антанте стали побеждать германское и, в меньшей степени, итальянское влияния. Даже в традиционно германофобской Польше рейтинг национал-социалистского режима стоял очень высоко.

Это было связано со стремительной люмпенизацией восточно-европейских обществ, с компенсаторным ростам этнического популизма, возможно, с исторической памятью о военно-духовной доминации тевтонов. Так или иначе, практически вся «малая» Антанта была включена в непосредственную сателлитную орбиту Берлина. Что произошло с Восточной Европой в ходе тяжелейшей, кровопролитнейшей битвы, которая прокатилась через эти страны с Востока на Запад, завершившись концом германского мира, бывшего, несомненно, для них миром господ, и приходом на место войск СС отрядов НКВД и советской бюрократии? Произошел опаснейший поворот в коллективной психологии восточноевропейцев, благодаря чему они стали миной замедленного действия, ожидающей хозяина, который сможет использовать ее в Третьем мировом конфликте!

На глазах чехов, словаков, поляков, румын и пр. была развенчана «солнечная легенда» о германском хозяине. Швабы и силезцы были изгнаны со своих земель пинками, поляки не отставали от советской армии в издевательствах над германскими беженцами. То же самое происходило в Словении, Румынии, на бесчисленных европейских дорогах, ставших свидетелями унижения и заката германизма.

Для восточноевропейцев Германия за десятилетие своего непосредственного присутствия (’35-’44 гг.) стала символом Великой Европы. Вхождение в Советский блок радикально похоронило всю харизму, всю притягательность европеизма в глазах неосоциалистических обществ. Произошла травматическая смена хозяина: с почитаемого, хотя и внушающего страх, на ненавидимого, растоптавшего нежные цветочки малоантантовской буржуазности. Смершевский сапог наступил на горло романтизму простых и честных лавочников и мечтавших о собственном деле официантов. С крушением гордой иллюзии о причастности к европейской цивилизации у бывшего «санитарного кордона» исчезли последние следы хоть какой-нибудь самоидентификации и на их место встал озлобленный маргинализм.

Восточно-европейское общество — о том свидетельствует, кстати говоря, вся его культурно-художественная надстройка: литература, кино и т. п. — стало обществом люмпенов, гораздо более опасных, чем советский люмпениат. У последнего есть характерный для наших людей брутальный цинизм и агрессивный нигилизм в отношении самой возможности ориентироваться на какие-то ценности. Восточно-европейское общество маскирует зияющую внутреннюю пустоту аффектированным благообразием и свято верит, что общечеловеческие ценности есть. Неевропейские, понятно... Европа пролетела как фанера над Парижем! Родина общемировых ценностей для восточно-европейского обывателя находится за океаном.

Нас, однако, интересует складывающееся сегодня четко обозначенное противостояние Западной Европы, все еще остающейся частью НАТО, и бывшего Варшавского блока, который сегодня превратился в «троянского коня» американцев внутри европейского континента. Варшавский блок плюс Балтия страстно желает войти в НАТО. На первый взгляд, это ничем не противоречит имеющей место европейской ситуации и соответствует тенденции Евросоюза включить те же самые страны в свой состав.

Но это только видимость. После конца организованного противостояния двух «лагерей» и прекращения действия Варшавского договора НАТО стало исключительно инструментом американской оккупации Европы, продолжающегося военного господства Вашингтона без каких-либо внешних геополитических оправданий, которые раньше существовали в лице Москвы.

Сегодня вступление в НАТО со стороны Польши или Чехии означает только присоединение к факту этого иноземного господства над Европой, предоставление себя в распоряжение американцев.

А вот «встречная» инициатива ЕС имеет противоположный смысл: евросоюзная бюрократия хочет проникнуть в восточно-европейские страны политически.

Дело в том, что, как и в СНГ, в странах Варшавского договора политическим наследником постсоциалистической эпохи стали номенклатуры, выращенные Москвой. По своей сути это были диссидентские номенклатуры, контролировавшиеся только прямым комитетским надзором. Главной мечтой рядового бюрократа из братской соцстраны было служить американцам. Сегодня эта мечта в полной мере реализовалась. Но есть одна проблема: бюрократия «с той стороны» — как мы говорили выше — имеет антиамериканские корпоративные интересы. Интеграция Восточной Европы в Евросоюз грозит демонтажем всей корпоративной инфраструктуры, сложившейся за период советского господства.

Почему это так важно для номенклатурщика из Братиславы или Будапешта? Потому что бывший пояс сателлитов СССР снова превращается в «санитарный кордон» малой Антанты, но уже строго в интересах США. Этот кордон отделяет нефтегазовое сырье России от западно-европейского потребителя. В «спокойное» время это кусок хлеба с толстым слоем масла для восточноевропейского номенклатурщика. В период же кризиса Восточная Европа становится энергетической удавкой, наброшенной на горло Евросоюза, буде он дерзнет встать с колен и сделать шаг к самоопределению.

4.

Противостояние между Западной и Восточной Европами перерастает в вооруженный конфликт при условии крушения политического суверенитета Москвы. Как бы ничтожно не было в настоящий момент реальное содержание этого суверенитета, сохранение России как «юрлица» на географической карте пока что является формальным препятствием для массы тенденций, грозящих выйти наружу, как только будет объявлено, что «король голый!»

В тот момент, когда Соединенные Штаты, следуя неумолимой геополитической логике, окажутся перед необходимостью довершить разгром России, начатый поражением СССР на стадии холодной войны, им понадобятся военные усилия восточноевропейцев, направленные против бывшей «большой» Антанты.

Почему такая необходимость возникнет у американских стратегов? В первую очередь потому, что ликвидация российского «юрлица», в компетенцию которого входит контроль над нефтегазовой добычей и проводкой этого сырья в Западную Европу, поставит последнюю в предельно кризисную ситуацию. В этих условиях Евросоюз может пойти на прямое политическое и даже военное вмешательство в российскую ситуацию либо с целью поддержать распадающийся режим, либо, что для США гораздо опаснее, пытаясь привести в Москве к власти ту часть политических аутсайдеров нынешнего времени, которые могли бы гарантировать западноевропейцам энергетическую безопасность.

Именно для того, чтобы предотвратить поддержку Евросоюзом политической целостности и суверенитета России, Вашингтону понадобится антиевропейский демарш «малой» Антанты!

Не следует забывать при этом, что в сердце Европы все еще расквартированы американские войска. Порядочный контингент GI все еще остается на берегах Рейна. Есть американцы и в Великобритании, и в странах Бенилюкса, и в Италии... Эти силы будут использованы для захвата ключевых узлов европейской оборонительной инфраструктуры, ареста или ликвидации правительственных чиновников, срыва оборонительных мероприятий по отражению агрессии «малой» Антанты. Фактически это будет извращенная пародия на сценарий превентивного советского удара, которым те же американцы сорок лет «кошмарили» европейскую публику. Этот сценарий — практически чистое «фэнтази» во времена Хрущева и Брежнева — становится ощутимой явью при условии окончательного исчезновения евразийской державы. По логике американцев это должна быть третья финальная война США против Европы, которая ведется по образцу предыдущих двух: за счет американского паразитирования на внутриевропейском цивилизационном надломе.

В этих условиях крайне интересна стратегическая ситуация Франции. Благодаря консервативному национализму президента де Голля, опиравшегося на свои тайные связи со Сталиным и Хрущевым, Франция выкинула со своей земли американских «союзников» и военные структуры НАТО, покинув этот блок. Штаб-квартира НАТО была вынуждена перебраться из Парижа в Брюссель.

Мало того, используя статус постоянного члена Совбеза ООН, принадлежащий ей как стране-победительнице и, опять же, тайную поддержку СССР, Франция инициировала собственную программу по созданию ядерных вооружений. В результате, это единственная европейская страна, обладающая сегодня ядерной триадой по аналогии со сверхдержавами: атомные подводные лодки-ракетоносцы, баллистические ракеты шахтного базирования и сверхзвуковые бомбардировщики-ракетоносцы, способные нести управляемые ракеты с ядерной БЧ.

У Великобритании есть ракетоносные подводные атомоходы, но проблема в том, что они оснащены американскими «трайдентами», поставляемыми британскому союзнику из-за океана. Хотя боеголовки на них англичане ставят свои, тем не менее, нет гарантий, что эти ракеты взлетят в направлении, не прописанном американо-британскими стратегическими соглашениями. (Вспомним позорные камуфлеты российских подводных ракет на учениях в Северном море в присутствии президента Путина.) Что касается воздушного компонента, Великобритания отказалась от своих стратегических бомбардировщиков «Вулкан» вскоре по завершению конфликта с Аргентиной из-за Фолклэндов. А наземных ракет у англичан никогда не было.

Французская ядерная мощь имеет то неоспоримое преимущество перед британской, что вся она изготовлена французскими руками под французским контролем на французской территории (как в свое время это было принято в СССР).

Самое интересное — это французская стратегическая доктрина. Она предполагает круговую оборону «шестигранника» (так на политическом сленге французы именуют собственную национальную территорию). «Круговая оборона» предполагает, что Франция готова наносить ядерный удар в том направлении, откуда будет исходить угроза ее суверенитету. В отличии от других европейских стран, все еще терпящих на своей земле американский сапог, Франция уже при де Голле вышла из идеологического режима противостояния двух лагерей и объявила о готовности воевать даже в том случае, если противником окажется не Советский Союз, а — страшно сказать! — Соединенные Штаты...

Во времена холодной войны это казалось экзотической позой, обозначающей французскую претензию на великодержавность, которая не укладывается в биполярный мировой порядок. И только теперь вдруг оказалось, что концепция «круговой обороны» может стать более чем уместной.

Есть еще одно забавное свидетельство поразительной французской предусмотрительности. В свое время не очень было понятно, зачем французам шахтные ракеты средней дальности. До серьезных центров в СССР они добить не могли — их радиус ограничен двумя с половиной тысячами километров. Против американцев — в контексте «круговой обороны» — тем более.

И вот сейчас выясняется, что две дивизии стратегических ядерных сил, располагающих восемнадцатью шахтами на плато Альбион, оказываются как нельзя кстати перед лицом тех проблем, которые могут возникнуть у Евросоюза с восточного направления. Сегодня французские ядерные силы — это единственный зонтик, под которым Европа может спрятаться во время вселенской бури, организуемой неоконсерваторами из Белого дома.

5.

Теперь перейдем к наиболее деликатной части. В силу всем известных исторических пертурбаций, объединяющим кодовым названием которых стало «Беловежская пуща», мы имеем теперь две Восточных Европы, а не одну, как в более классические времена. Первая Восточная Европа, как известно, возникла из осколков Австро-Венгрии, царской России и Османской Турции. Вторая очевидно представляет собой продукты распада СССР.

В контексте внутриевропейского конфликта, замешанного на российско-американском столкновении, нас интересует конкретно Украина, Белоруссия, страны Балтии и Грузия. С точки зрения американского стратегического планирования, если страны Варшавского договора должны быть повернуты против своих европейских соседей на Западе, (то, к чему, в общем-то, сорок лет их готовила Москва), то бывшие республики СССР, естественно, представляют собой кулак против России.

Понятно, что сами Соединенные Штаты, даже добившись распада России и политического исчезновения Кремля как центра власти, должны будут каким-то образом вмешаться в процессы, происходящие на построссийской территории, и точно также совершенно понятно, что Пентагон ни за что не захочет задействовать в этом направлении американские наземные силы. В условиях конфликта с бывшими союзниками по НАТО и занятости бывших противников по Варшавскому пакту на Западе американцам для использования остаются только республики СНГ. На Прибалтику очевидно будут возложены операции местного значения, имеющие целью контроль над северо-западом европейской части России; Грузия — очевидный оператор в интересах США на кавказском направлении. Таким образом, непосредственным обеспечением военного и политического присутствия Вашингтона в Центральной России придется заниматься Украине и Белоруссии.

Белоруссия вполне располагает для этого соответствующим военным потенциалом. Она сохранила эффективный ВПК, основные роды войск. Возможно также, что Минску удалось оставить себе кое-что из советских ядерных арсеналов. Не просматриваются проблемы и в области мобилизационной готовности белорусского народа поддержать «миротворческие операции» на территории большого восточного брата.

Сложнее с Украиной. Украинский народ вряд ли однозначно воспримет новую геополитическую конфигурацию, в которой ему будет отведена роль жандарма в отношении тех, кто до недавнего времени был жандармом для самой Украины. Некоторые увидят в этом, как говорится, «поэтическую справедливость», а для других стимулом может быть решение вопроса с Крымом и с перспективой контроля на Черном море. Ведь в логике расширяющегося вмешательства США в дела стран Старого света их старый союзник Турция неизбежно выпадает из обоймы американских сателлитов хотя бы уже потому, что главным оператором в регионе Малой Азии — Иранского нагорья, по замыслу Вашингтона, должен стать объединенный Курдистан — окруженное ненавистью ближайших соседей нелегитимное образование с тридцатью миллионами конфликтоориентированного населения и неограниченной военной поддержкой Вашингтона.

Анкара в этом случае становится аргументом Евросоюза против «восточников» и все той же Украины. Очевидный аргумент противостояния — судьба Крыма и Черноморья.

В таком контексте миссия Украины на Востоке может представиться не имеющим альтернативы решением. Не в этой ли перспективе формулируется идея о том, что Киев как «мать городов русских» должен сменить Москву в качестве точки сборки для всего постсоветского пространства?