Путь к золотому миллиарду 17.07.2012

Путь к золотому миллиарду

Все разговоры о «Новом мировом порядке», которые велись в международном общественном дискурсе начиная с 30-х годов XX века и вплоть до Буша с его неоконами, на самом деле не что иное, как обсуждение новой общественно-политической формации, грядущей на смену и капитализму, и социализму. Социализм заявлял себя как выход на финальную стадию исторического прогресса, но эта амбиция, ясное дело, игнорировалась как в рейхе, так и в США образца 9/11. Социализм по большому счету и не представлял собой радикального разрыва с предшествующей мировой историей. В нем для такого разрыва не хватало главного: он не отказался от либерального критерия «хорошей жизни» — свободного потребления материальных благ.

Конечно, в социализме была религиозная, аскетическая струя антипотребительства, мистическое видение революции снизу, но это видение не выходило за рамки космизма, определялось горизонтами титанизма, укорененного в архаическом слое мироощущения. Этот титанический космизм в общем контексте социалистического феномена был маргинален по сравнению с материалистическим мейнстримом.

Однако разговор о «Новом мировом порядке» подразумевает кардинальный пересмотр ценностей и постановку во главу угла того, что в XIX и XX веке с точки зрения доминирующего интеллектуального тренда считалось периферийным и бросовым, а именно метафизики.

Метафизика сегодня возвращается на авансцену, в пространство «большой социологии». Возвращается после того, как залежи общечеловеческого интеллектуального наследия разобраны и вычищены постмодернистской деконструкцией. Сегодня вновь оказывается, что все происходящее в мире происходит не во имя того, что в мире...

Характерно, что современные экономисты и политологи избегают употреблять термин «общественно-политическая формация». Он связан с марксистским провиденциалистским пониманием истории; последняя для «классиков» разделялась на пять «формаций» (словно пять тонов китайской музыки). Первобытно-общинная, рабовладельческая, феодальная, капиталистическая и, наконец, та самая, «наша»...

Сегодня понятие «формация» заменяют на более политкорректное выражение «технологический уклад». Нынешние хозяева дискурса не торопятся раскрывать карты. Они предпочитают избегать намеков на эсхатологическую телеологию времени. Формации подразумевают конечность истории, а технологических укладов может быть сколько угодно.

Таким же образом и старая политэкономия заменена на economics, которую с поздних 80-х продвигают и преподают во всех центрах подготовки менедж мента. Все вместе это можно определить как «уловки переходного периода». Цель их — не вспугнуть дичь, каковой является законопослушное человечество в джунглях мирового мегаполиса.

Конечно, и марксистское деление на пять формаций было мифологичным и методологически ущербным. В марксистском «космическом провиденциализме», вопреки настойчиво подчеркиваемому философскому монизму и ссылке на пресловутый базис в виде всегдашней «необходимости есть и одеваться», тем не менее отсутствовало представление о подлинном единстве человечества во времени. Это единство не может быть понято через то, что раб в Древнем Риме и пролетарий в промышленном Бирмингеме имеют одинаковые биологические потребности.

На самом деле историческое единство человечества как коллективного субъекта с момента зарождения до эсхатологического конца заключается в том, что оно является носителем одной и той же проблемы независимо от обстоятельств места и времени, независимо от перипетий исторического сюжета.

Вечная проблема человечества, сопровождающая его на каждой версте исторического пути, — это проблема абсолютной оппозиции и жесточайшего противоборства между двумя метафизическими полюсами: бытием и сознанием. Именно в этой оппозиции — тайна феномена, известного как время.

Сама по себе длительность в ее чисто физическом смысле не образует времени. Длительности не свойственна необратимость, все элементы, которые перетасовываются в процессе физической длительности, можно поменять местами, если они не нагружены смыслом, делающим их последовательность необратимой. Иными словами, существует пропасть между длительностью, относящейся к объектам, и временем, которое представляет собой сюжет в его динамике от начала к концу. Мы здесь указываем на абсолютное различие химического или какого угодно иного природного процесса и, например, действия, развивающегося на сцене театра, действия, в котором невозможно поменять местами элементы и которое предполагает безусловную точку отсчета и безусловное завершение. Однако эталоном сюжета, который образует время в его отличии от простой длительности, является человеческая жизнь, имеющая начало и конец. Дело не в том, что человек исчезает со смертью, исчезают и животные, и неодушевленные предметы. Дело в том, что в каждую секунду жизни человека (при каждом сокращении сердечной мышцы) он является зеркалом своего неизбежного конца, рефлектирует смерть как критерий своей уникальности и опору своего индивидуального свидетельствования о сущем. Именно «жизнь к смерти» является тем, что превращает длительность во время. В свою очередь, коллективный метасюжет, относящийся уже к соборному человечеству, делает время Историей.

Рефлексия личной смерти в каждый конкретный момент жизни образует «здесь-и-теперь» свидетельствующего сознания. Собственно, это и есть сознание как таковое, потому что все остальное — знания, ощущения, впечатления, эмоции — суть объективации реального Я, становящиеся возможными благодаря этому постоянному присутствию смерти.

Жизненное время может быть израсходовано двояко. Либо человек каким-то образом участвует в огромном и сложном механизме социума, либо он становится монахом в пустыне, плюет в потолок или еще каким-нибудь образом выходит из социальной игры. Если человек является членом общества, его жизненное время отчуждается и преобразуется в капитал. Он может быть безработным или бандитом. И в том и в другом случае его существование порождает бесчисленные новые социальные связи, дает работу службе занятости или полицейским, так или иначе преобразуется в национальный валовой продукт. Все, что вокруг нас — от туземного идола, привезенного из Африки, до глиняного черепка с археологических раскопок, — это овеществленное время ушедших поколений, преобразованное в живой и непрерывно действующий капитал.

Капитал (и капитализм) существовал всегда, потому что с момента возникновения общества существовало отчуждение времени, которое превращалось в «консервированное бытие». Феномен вселенского человека есть лишь отражение чистого бытия в зеркале нашего мира. Именно об этом говорят традиционные мыслители, рассуждая о микрокосме и макрокосме, об «образе и подобии», об аналогиях между верхом и низом. Но во всяком отражении следует отличать аспект подлинности от иллюзорности. Отражение воспроизводит оригинал, но не является им. Бытие, которое вне нас является «вечным», отражаясь в образе человечества, превращается в «бытие-во-времени».

Общество представляет собой гигантскую машину по выкачиванию эссенции подлинного из человеческого фактора, с тем чтобы вернуть его объективному универсальному бытию. Можно сказать, что общество — это перманентный сверхисторический мытарь, который взимает с каждого рожденного налог в интересах метафизического владыки, по отношению к которому все фараоны и кесари являются лишь актерами, играющими его роль.

Недостаток революционного марксизма заключался именно в этом: в отсутствии метафизического измерения, из-за чего концепция отчуждения становилась крайне банальной, сводясь по сути к вполне либеральному представлению о содержании человеческой личности в ее отношениях со средой. Марксизм и не мог, не изменяя себе, поставить вопрос о конфликте между бытием и сознанием как центральном содержании политэкономии.

Проблема капитала — это диспропорция между его стоимостью в отчужденном виде и стоимостью жизненного времени, которое еще не превратилось в «консервированное бытие», оставленное предыдущими поколениями. Приведем пример. Фараон, как «капиталист» своей эпохи, располагал жизненным временем подданных. На нынешние деньги оно стоило гроши. Фараон преобразовывал это жизненное время в ирригационные каналы, дворцы, пирамиды. С начала туристического сезона в Египте, открытого Наполеоном в 1799 году, и по сей день туристы, приехавшие посмотреть пирамиды, оставили больше денег, чем стоило все жизненное время древних египтян, затраченное на их строительство.

По мере мобилизации человеческого фактора в динамике так называемого прогресса эта диспропорция только растет. Сегодня стоимость жизненного времени подавляющего большинства населения нашей планеты ничтожно мала по сравнению с совокупным планетарным капиталом, стоимость которого постоянно пересматривается в сторону увеличения. Эта диспропорция гораздо важнее, чем отсутствие паритета между количеством денег в мире и совокупной стоимостью всего, что может быть куплено (хотя оба этих дисбаланса взаимосвязаны). Проще говоря, семь миллиардов человек, живущих на земле, «стоят» X, в то время как совокупный капитал, в который входят и акции компаний, и полотна в Лувре, и мириады бесчисленных социальных связей... стоит 7 X. Эти семь миллиардов живущих распределяются по стоимости крайне неравномерно. Миллиард из них действительно «стоит» х или около того, а стоимость остальных шести миллиардов приближается к нулю. Тем не менее суммы, требующиеся для поддержания жизни всех семи миллиардов, значительно превосходят доходы от совокупного капитала. Иными словами, современное человечество не окупает собственного существования. Теоретически можно предположить доведение остальных шести миллиардов до уровня первого, подобно тому как большевики превратили 150 миллионов архаического малограмотного населения в одно из самых продвинутых обществ индустриальной эпохи. Но для такого подвига нужно затратить гораздо больше средств, чем существует в мире на сегодняшний день. Чтобы превратить Африканский континент в сплошной Манхэттен, нет сегодня тех фрейлин, у которых можно отобрать бриллианты. Выход только один: радикально снять с глобальной экономики всякую ответственность за существование этих лишних шести миллиардов.

Вот для этого и нужно мировое правительство! Пока существуют национальные суверенитеты, являющиеся субъектами международного права и обладающие членством в ООН, все конфликтное напряжение, накопившееся в человечестве, будет проявляться в противостояниях между этими субъектами, национальными государствами.

Сегодня образуется новый слой конфликта: международная бюрократия против национальных суверенитетов. Это промежуточная, переходная фаза. Превращение международной бюрократии в полноценное мировое правительство будет означать возможность перейти от горизонтальных сетевых конфликтов к глобальному конфликту по вертикали, когда верхи напрямую смогут объявить войну мировому низу, а не талибам, не диктатору Саддаму или непонятливому Асаду. Конфликт верхов и низов, освобожденный от искажающей призмы национальных государств, даст возможность создать свободное от количественных диспропорций новое общество, в котором будет реализована идеальная форма рабства, основанная на психологическом принуждении. Это рабство, поддержанное новейшими информационными технологиями и более совершенными источниками энергии, явится, по замыслу стратегов мирового правительства, прорывом в золотой век, который не будет омрачен никаким кризисом еще долгие десятилетия. При этом традиционалистская элита полагает навсегда разрешить вечное противостояние между бытием и сознанием (которое и порождает в конечном счете все кризисы) окончательно в пользу бытия.

* Публикация продолжает серию статей о классовой борьбе в XXI веке.
Два дракона
Хозяева бюрократических кланов
На крыльях демократии

odnako.org