Перспективы восстановления политического Ислама как глобального фактора

Выступление на конференции в Санкт-Петербурге 26 сентября 2013 года

Ислам — это 1.5 миллиарда человек, которые наследуют религиозно-политическую традицию на протяжении уже 1400 лет, и этот фактор, который на протяжении этих 14 веков играл иногда ключевую, иногда второстепенную или даже третьестепенную роль, но сегодня он выходит на передний план снова, среди прочих глобальных факторов, и становится определенным камнем преткновения для того, что мы называем Мировым порядком.

Мировой порядок, мировая организация глобального общества в лице своих правящих классов и управляющих классов(что не одно и то же) обнаруживает в исламе серьезную силу противодействия, которая разрушает в значительной степени ту дорожную карту, которая прописана для современной истории в ближайших периодах этой истории правящими классами. Почему это происходит? Почему ислам превратился в силу, которая противостоит мейнстриму, противостоит господствующему тренду, который навязан человечеству сверху, в то время как другие традиции, другие религии не только противостоят этому, но активно содействуют развитию движения истории в этом направлении. Чуть позже мы вернемся к этому, но сначала хотелось бы сказать о том, что делает ислам столь специфичным и столь особым. Ислам исходит в своей оценке мира, в своей оценке реальности из фундаментальной дихотомии, которая очевидно присуща явлениям, присуща человечеству, присуща организации любого порядка сверху донизу, это не только субъективистский взгляд конкретно исламской цивилизации, это легко обнаруживаемая вещь, эта дихотомия, которая пронизывает все аспекты человеческой истории, все аспекты человеческой реальности. Что это за дихотомия?

Если взять все традиции скопом, за вычетом авраамических, которые стоят особняком, бесчисленные традиции, которые все в эпоху эллинизма, ключ расшифровки благодаря тому что философия Платона и Аристотеля дала некий универсальный код, благодаря которому люди, владеющие этим кодом, люди, которые освоили ключи платонизма могут без труда расшифровать суть Адвайта-веданты, суть ламаистского буддизма, суть кельтской традиции и даже таких удаленных регионов как традиции Южной Америки, потому что все эти традиции имеют общий код, они зиждутся на метафизике тождества. Метафизика тождества, метафизика всеединства, которая предполагает в высоких формах своего проявления за пределами народного политеизма, чисто монистическую доктрину реальности и тождество самого последнего элемента манифестации проявления с Абсолютом, который является универсальной базой Сущего. Это что касается не авраамических доктрин, это метафизика, которую авраамизм определяет как метафизика язычников. И авраамическая доктрина, которая зиждется на концепции радикального разрыва между всем, что есть и причиной этого сущего, которая не тождественна, принципиально не тождественна этому сущему, то есть является трансцендентной по отношению ко всему сущему. Таким образом, что можно сказать, что все сущее как творение есть манифестация неведения о своей причине. Эти две доктрины: доктрина тождества, которая имеет свои коды в традиции платонизма и доктрина нетождества дихотомии, которая имеет свои коды в исламе и в предшествующих ему религиях Откровения, можно отождествить в классовом смысле или в кастовом смысле с метафизикой жрецов и традицией пророков. Они прямо противоположны. Метафизика жрецов, основанная на созерцании вечной истины и на реализации тождества всего всему. Это то, что интегрирует в себя 99% натуральных естественных поползновений человеческой натуры. Один процент — это то, что откликается на пророческий призыв, который как бы становится травмой для этого интегрального человеческого тела.

Таким образом, получается, что, с одной стороны, у нас есть некий глобальный мейнстрим, а с другой стороны, вторжение в этот мейнстрим некой фундаментальной провокации, некоего вызова, который говорит, что тайная истина прямо противоположна тому, во что люди верят, воспринимают, чего они хотят, что они отражают в своих чаяниях, созерцании и т. д.

На самом деле глобальное общество сформировалось не вчера, не сегодня. Глобальное общество существует на протяжении необозримого количества исторических периодов, но как говорили очень многие теоретики, вот Ясперс с его «осевым временем», Генон с его указанием на фундаментальные соответствия в разных цивилизациях происходящих в одно и тоже время, одни и те же процессы происходили в разных частях мира, не связанных на первый взгляд между собой, но в строго определенное время: явление конфуцианства, зороастризма, буддизм, появление Сократа и Платона. Это все как бы некая волна, прошедшая приблизительно в один и тот же период по всей Великой Евразии, хотя, с современной точки зрения, вроде не обнаруживается какие-то коммуникации, которые бы позволили говорить о том, что что-то запустило эти процессы из одной точки, то есть некое идущее через прагматические конкретные физические формы коммуникации, есть некая связь между всеми регионами мира, которая действовала, не только действует сегодня в век интернета и реактивной авиации, но и действовала тогда, когда казалось бы одна часть мира не знала о существовании другой. То есть человечество существует как некий глобальный феномен. Знает оно об этом в какую-то эпоху или не знает, оно все равно объективно существует как интегрированный глобальный феномен. И этот глобальный феномен является политическим обществом. Часто мы смешиваем такие понятия как политическое общество и государство. Строго говоря, государство существует там, где есть бюрократический аппарат, который является самодовлеющим и который присваивает себе практически все функции и инициативы, разрывая связь между верхом и низом, обратную связь, это недавнее явление. Государство возникло в эпоху абсолютистских монархий, то, что мы называем государство в Древнем Риме, в Древнем Египте, в других местах. В том же Китае императорском — это не государство, это политическое общество. И это политическое общество всегда представляет собой пирамиду, которая замкнута на своей вершине, где она коммуницирует уже со сверхчеловеческим элементом, то есть это пирамида существует не более чем в форме некоего отражения архитипической реальности.

Ислам представляет собой непосредственно вызов именно этой пирамиде, непосредственно вызов именно политическому обществу как глобальному, так и конкретным проявлениям политического общества в каждую данную эпоху. Как только ислам нашего Пророка (с. а. с) появился, как только он начал действовать, он тут же бросил вызов сасанидскому Ирану и Византии. Двум сверхдержавам своего времени. Но надо напомнить, что все Пророки авраамической цепи бросали вызов глобальному обществу своего времени. И́са ибн Марьям бросил вызов кесарю, бросил вызов Римской Империи, Муса бросил вызов египетскому фараону, и фараон стал именем нарицательным, который воплощает в себе политическое общество, пирамиду политического общества как бессмысленность, угнетение, произвол и несправедливость, воплощенная как мейнстрим человеческого существования. Но и сам Ибрахим тоже противостоял Нимроду, вавилонскому монарху своего времени. То есть вся авраамическая цепь, это цепь Пророков, которая бросает вызов истеблишменту, глобальному социуму. Потому что доктрина глобального социума строится, прежде всего, на, можно сказать, представлении о том, что духовная реальность закрыта, замкнута на проявление манифестации внизу на человеческом уровне, что существует фундаментальное тождество между верхом и низом, что внизу, то и вверху. Просто внизу это конкретное проявление в виде предметного мира, а вверху это архетипический план, за которым стоит генерирующий этот архетипический план Абсолют. И на самом деле между Абсолютом и самой последней частицей материи фундаментально существует абсолютно полное совпадение. Вот доктрина, как бы всего, что существовало во все времена, на чем зиждилась твердая укорененность и сакральный авторитет всех правителей вплоть до сегодняшнего дня, потому что все равно за ценностной системой, современный либерал-агностик, в конечном счете, обращается к понятиям и понятийным кодам, которые принадлежат к клерикальному истеблишменту, выработанный клерикальным истеблишментом, не либералы. Есть, конечно, уровень либерализма, который рвет и с этим, но это уже как бы уход в некую девиацию. Однако ислам апеллирует к понятию трансцендентного личного Бога, который с точки зрения исламской теологии не представляет собой конкретную дефиницию, даже апофатическую, например, апофатическая дефиниция Абсолюта в индуизме: не то, ни это и то и это. Нет, в исламе Аллах — это невопрошаемое неведомое, которое является тем, что находится по ту сторону вопросов, по ту сторону попыток понять, по ту сторону попыток определить, то есть это невопрошаемое неведомое, которое вне определений. Этот принцип является принципом диссулютивной бездны, которая, находясь в сопряжении с верующим, просто противостоит любой цивилизационной матрице. Любая цивилизационная матрица, построенная на определенной концепции тождества, с точки зрения ислама, она взламывается и устраняется, потому что ислам теснейшим образом связывает ситуацию человека (юдоль человеческую) с его принципом существования в этом мире как свидетельствующего существа и противопоставляет Сознание Бытию. С точки зрения Платонизма, с точки зрения платонических кодов, которые приложимы к любой языческой доктрине от Австралии с аборигенами до Тибета, с этой точки зрения Сознание является атрибутом и модификацией Бытия во всех традициях языческого типа: Бытие, Сознание, Блаженство, Бытие и Идея, это как бы через черту, через слэш, идущие две стороны одной монеты. Бытие и Сознание являются объективной и субъективной сторонами Реальности, но не в исламе.

В исламе Сознание как принцип является точкой противостоящей сущему вне, то есть это некая точка, неотождествимая, которая нарушает гомогенность онтологии, гомогенность Бытия, и в этом смысле существует абсолютная дихотомия между принципом восприятия, принципом рефлексии, принципом отражения, проявляющимся в мышлении, и созерцанием, восприятием, пониманием, схватыванием, то есть всем тем, о чем Плотин говорил как об экстатическом постижении, где объект и субъект сливаются, это диаметрально противоположные полюса. Я подчеркиваю, что вот это фундаментальное теологическое различение религии Пророков, религии Откровения и метафизики Созерцания, метафизики жрецов, это база политического противостояния между исламом и мировым порядком во все времена, потому что сегодня несмотря на то, что мы свидетельствуем как бы массу инноваций на политическом рынке, парламенты, партии, права человека, электорат и прочее, вся эта мишура не должна от нас заслонять того факта, что современное общество в своем архетипе, в своей модели не является принципиальным разрывом с архетипическим социумом существовавшем 1000, 2000 и 3000 лет назад, это та же пирамида, и за этой пирамидой стоят те же силы и та же метафизика, метафизика тождества.

К чему ведет теология сознания? К чему ведет теология нарушения гомогенности Бытия? Она ведет к оправданию и поддержке концепции смысла, потому что концепция смысла возможна только в нарушении гомогенности. Если мы представим себе онтологию в том виде, в котором она существует у платоников, у постплатоников во всей, так сказать, великой и многообразной традиции, которая всё говорит об одном и том же, то в гомогенности сущего не проглядывается теодицея, не проглядывается оправдание, не проглядывается искупление этого сущего. Для чего? Кроме того, это сущее никогда не может объяснить само из себя, каким образом оно себя постигает, будучи равным и тождественным себе. Только разрыв, только концепция разрыва в нем, только концепция оппозиции создает эффект финализма. Финализма по отношению к Бытию, которое мыслится аристотилеанцами как бесконечное и безначальное и инстинктивное, кстати говоря, на уровне инстинкта любой натуральный естественный человек согласится с Аристотелем, он не сможет представить себе конец того, что называется «не Я» и, как бы и начало этого «не Я» он может отодвигать его бесконечно, но, в конечном счете, он придет к тому, что «не Я» Я конечен, а «не Я» бесконечен. Впервые ислам утверждает реально, что то, что представляется бесконечным, имеет ограничение, имеет разрыв, и этот разрыв, и это ограничение сущего коренится в сердце человека, где коренится и смысл, где коренится и вызов. Ислам связывает Сознание с фактом смертности индивидуума, но не только с фактом смертности индивидуума, но и с конечностью истории, поэтому ислам не просто эсхатологичен как иудаизм и христианство, он финалистичен. Он стоит на платформе финализма, где Сознание, смерть и конец истории образует единый треугольник, и именно этот треугольник и является залогом справедливости. Что такое справедливость, понятая по-исламски?

На обыденном уровне это конечно, «заработанное — отдай». Если человек работал, он заработал 20 тыс. рублей, то ты должен ему отдать 20 тыс. рублей вместо 10, которые половину ты присвоишь себе. Это обыденный уровень. Но этот уровень на самом деле бытовой. Справедливость, «хак» — это одно из имен Аллаха. Но второе значение слова «хак» — это реальность, то есть Бытие в его истинном правдивом значении. Справедливость с точки зрения ислама — это наличие смысла у сущего, потому что, если сущее раскошно, величественно, прекрасно, построено сингармонично и всё является симфонией, восходящей все более и более к сияющим высотам, но если в нем нет точки разрыва, в которую оно упирается, то в нем нет смысла, то всё это прекрасное, симфоническое, сущее не более, чем многообразный абсурд. И это несправедливо. Несправедливо, чтобы жизнь человека была прожита напрасно, несправедливо, чтобы он как бесчисленное поколение рабов, строителей пирамид, превратился в пыль, пирамидную или лагерную. Несправедливо, чтобы люди ушли в небытие без всякого значения, без всякой отдачи, без всякого выхода. Бессмыслица! Несправедливо! Смысл есть основа справедливости. Вот коренное послание Откровения пророков. Они говорят об этом. И это фундаментальное значение политического ислама.

Сегодня глобальное общество после ликвидации социалистического лагеря, после банкротства марксизма встало на платформу возврата к докапиталистическим формам угнетения. На повестке дня внеэкономические формы принуждения, которые будут сочетаться с самыми изощренными и новаторскими технологиями в области экономики знаний, в области интеллектуальной экономики. Мы стоим сегодня перед кризисом, который в результате некой агонии рождает новый общественный уклад, новую общественно-политэкономическую формацию, идущую на смену капитализма, и об этом уже говорят, собственно говорят, только галки на заборе не кричат. Это уже расхожее место многих аналитиков. Новая формация, которая будет представлять собой закабаление той части человечества, которая будет способна работать и обслуживать экономику знаний, и выбрасывание из истории и из мейнстрима человеческого бытия огромного большинства людей, которые не способны по тем или иным причинам обслуживать эту экономику знаний. О чем говорят и Харт, и Фукуяма и другие, уже откровенно вставшие на крайне правые позиции, на крайне правую платформу аналитики и ученые, и они говорят совершенно не стесняясь: 90% человечества — это лишний биоматериал. Так вот, в этих условиях, когда 1% верхов присвоил себе за 20 лет после распада Советского Союза — 90% мировых богатств. А я напомню, что в 70-м году, через 50 лет после существования социалистического лагеря у этого 1% было только 20% мировых богатств, а сегодня 90%. В этих условиях разделения на верхи и низы, борьба между верхами и низами выходит за рамки классовой ( как ее понимал Маркс), классовая борьба за перераспределение общественного продукта и переходит в стадию эсхатологической борьбы, где знаменем угнетенных низов может быть только солидарность во имя сакральной и метафизически понятой справедливости. А справедливость есть только в исламе. Вы не найдете справедливости у Платона, вы не найдете справедливость платоновской Республики — вы там найдете оправдание господства мудрых и сильных, и почему нужно топтать слабых и беспомощных. Там вы это найдете, но справедливости у Платона не будет. Аристотель верил в рабство. Все языческие метафизики основаны на концепции бессмысленного сущего. Они пытаются породить через концепции эзотеризма, через восхождение от грубого к тонкому и т. д. Иллюзию движения к смыслу, но нет смысла ни вверху, ни внизу. Только в религии Откровения существует такая концепция гносеологии и такая фундаментальная антропология, которая позволяет придать историческому движению, всему этому бурлению биомассы на протяжении тысячелетий некий сюжетный оформленный ход, некий смысл, который в катарсисе разрешается Судом и Воскресением, потому что, конечно же, плата, которую ставит религия, ищущая справедливости, слишком высока, чтобы быть реализованной в какой-то банальной социальной системе. Но пока еще политический ислам вызревает, пока он инфантилен, пока он апеллирует к шариату, который рассматривает ни как средство ( как он был дан Всевышним), а как цель, они еще мыслят юридическими категориями, не понимая, что юридическое пространство это всегда гражданское и социальное движение. Политическое движение выходит за юридические рамки и использует юридическое пространство как инструмент. Придет понимание того, что халифат не адекватен сверхзадачам политического ислама, то, что халифат — это гетто для мусульман. Халифат — это западный проект. Ведь что такое халифат? Это отведение исламу определенной территории распространения, в котором он должен сидеть как цивилизация среди прочих во главе с халифом, который является членом мирового правительства. Ислам не для этого пришел, чтобы иметь халифа в качестве члена мирового правительства и сидеть в гетто. Ислам трансграничная доктрина. Поэтому борьба верхов и низов будет обостряться, и политический ислам будет вести диалог с внеисламскими массами (с Латинской Америкой, с Юго-Восточной Азией, с Европой, с Соединенными Штатами), потому что миф о золотом миллиарде уже развеивается, нет золотого миллиарда. Права американцев и французов топчут так же, как права бирманцев и конголезцев. Поэтому завтра политический ислам будет алгоритмом протестного мышления всех и каждого независимо от конфессиональной принадлежности. И латиноамериканец формально остающийся католиком встанет на платформу политического ислама так же, как и радикально настроенный француз.