Гейдар Джемаль: «Культура — паразит на теле религии»
Гейдар Джемаль делится с журналистом Максимом Черкесовым своими представлениями о культуре.
М. Ч.: Здравствуйте, Гейдар Джахидович!
Г. Д.: Добрый день!
М. Ч.: В эпоху Возрождения появилось с новым значением такое понятие как «культура». Раньше оно употреблялось в качестве обозначения возделывания земли и растений. Как вы относитесь к этому понятию, и какова его роль в нынешнее время?
Г. Д.: Культура — это паразит на теле религии. Все значения, смыслы и референтные ссылки, которые культура использует, — прямо связаны с метафизическим контентом. Первоначально, все эти смыслы относились к фундаментальной объективной реальности. К примеру, фреска Леонардо да Винчи — это совершенно религиозная картина, которая не имеет никаких культурных коннотаций, она имеет сакральное значение и является энергетическим центром, по отношению к которому у человека, бывшему современником данного творения, могло быть только одно отношение — концентрация на ней в целях поклонения.
Культура возникает с момента социализации бытия. Постепенно бытие превращается в чисто социальный феномен. Сегодня сложно говорить о реальном объективном бытии, о котором в своё время рассуждал Платон. Бытие как благо, фундаментально сущее и независимое от нас и нашего восприятия, которое выступает центром внимания человека, ибо для архаичного человека бытие разделялось на три компонента: небо, природа, общество.
Первый элемент выглядел как некий Олимп, с фигурами богов, которые являлись рефракциями отражения одного единственного Существа. Второй элемент — это природа, не порождающее начало, а порождённое начало. Третий элемент — это общество, которое было неким медиатором между Олимпом, небом и землёй. И сам человек в своей одинокой беспомощности стоял перед лицом природы и не мог напрямую воззвать к Олимпу для того, чтобы эти отражения великого существа повлияли на природу, урожай, дождь, засуху и т. д. И он обращался к социуму, который возглавлялся духовным сословием. Но в те времена и, кстати, сегодня, духовное сословие занимало разные позиции относительно проявленных институтов общества. В древности и в Средневековье сакральные институты стояли непосредственно во главе социума, ибо давали авторитет светской власти. Монарх был миропомазанником. Сегодня клерикальная каста дистанцирована от общества и светского пространства, воплощая в себе некую идеальную перспективу, которая является ориентиром и ценностным мотиватором заурядного человека с улицы. Он понимает, что есть нечто великое и благое, ради чего он должен терпеть невзгоды жизни. Церковь — условно говоря, клерикальная каста любой конфессии — больше не вторгается напрямую в повседневную жизнь. Таким образом, произошла социализация бытия, которое не воспринимается человеком как некий независимый и стоящий над ним Олимп.
Сегодня общество — это Бог или, наоборот, Бог — это общество. Общество является тем платоновским благом и бытием, которое существует зримо здесь и теперь. Оно непогрешимо. И обычный человек верит в то, что власть хочет добра, и она санкционирована позитивом. Она может, конечно, заблуждаться и делать ошибки, но в основе своей она хочет добра. То есть власть — это не злая инспирация. Таким образом, власть совпадает для него с понятийной реальностью. Для него непредставимо, что некая реальность существует за пределами человека и общества. Сегодня нет ничего вне социума. Вся природа интегрирована в глобальное антропогенное сознание. Олимп, безусловно, воспринимается как некое измерение социального. В принципе, эти задатки были изначально, потому что явно прослеживается аналогия между языческими богами и людьми в модальности их поведения. Сейчас люди не представляют себе объективный дух, существующий помимо человеческого фактора. Исходя из того, что религия «убита» в своей объективности (то, что Ницше называл «Бог умер», имея в виду социализацию бытия), вместо неё появляется культура, которая является переводом всех теологических значений на социологический язык. Это как некий повод для того, чтобы поговорить о взаимоотношениях людей, о взаимодействии Творца и его окружения, о подразумеваниях, которые референтно относятся к мифологическому контенту.
Например, «Сусанна и старцы»: Библия воспринимается такой же мифологемой, как и греческие мифы. И всё это переводится в план временной, то есть исторический, рассматривается в контексте определённого времени. А культура, паразитируя на онтологических смыслах, переводит это всё в социальную проекцию. Конечно же, культура в этом смысле не достояние высших сословий. Это удел среднего класса, ибо он «ест» культуру. А высшие классы — клерикалы и аристократия — они по-прежнему находятся в платоновской онтологии. И хотя они используют социализацию бытия для того, чтобы представать сегодня, может быть, чуть смешными, но всё-таки представителями Олимпа. Я говорю о светской хронике, потому что это тоже часть культуры. Есть также спортивная культура, с её спортсменами и болельщиками. Всё это есть спектры, уделённые людям для их «духовной жизни», которые находятся вне исторических смыслов, потому что исторический смысл не может обходиться без фундаментального онтологического подхода к реальности.
М. Ч.: Гейдар Джахидович, как вы полагаете, лица, являющиеся генераторами культуры, могут ли они быть агентурой правящего класса? Ибо власть имущим было бы априори выгодно, чтобы зачинатели культурного мейнстрима, который оказывает колоссальное влияние на мировоззренческие установки масс, были бы у них неким «тузом в рукаве», благодаря которому, они могли бы ниспосылать в коллективное бессознательное общества заведомо составленную идейную матрицу, которой люди бы следовали.
Г. Д.: Самое главное для правящего класса — это эффективно навязываемая матрица, которая должна работать с первых дней родившегося человека. Первым элементом этой матрицы — это язык, который новорождённый усваивает от матери. После «колыбельной части» приходит школа, где его формируют официально. Но, естественно, что вне стен школы у него есть двор и улица, которые представляют собой субкультуры. Таким образом, подготавливаются неформальные интересы, которые заранее продуманы и подготовлены. Панки, готы, рэперы, эмо — это логически структурированные схемы, которые создают серьёзные психологи в лабораторных условиях. Ещё в конце 70-х годов на Западе выпускались толстые учебники, с типологией молодёжных субкультур, где описывались внутренние правила поведения, одежды, сленга, мировоззренческие концепции. То есть самое главное здесь — чтобы человек не мог убежать на свободу. И для этого культура есть очень эффективное средство. Есть такой вопрос: «Готов ли человек, который считает себя культурным, пойти и пожертвовать жизнью во имя культурных ценностей?». Сам факт подобного вопроса для него будет нелепым и шокирующим. За религиозные убеждения — да. Потому что это есть подлинная судьба, выходящая за рамки человеческого бренного существования. А за культурные ценности — нет. Потому что это есть предмет потребления, например, хороший дорогой ресторан, который в свою очередь тоже является частью культуры. Также культура музеев, классической живописи, большой литературы — все они стоят на одной линии. Это всё есть признак всеядности человеческого планктона в общественном муравейнике. И очень важно, чтобы из этого не было выхода, потому что человек, особенно в молодые годы, стремится вырваться за пределы конформизма, нарушить устоявшиеся правила и, поэтому, ему тут же на подносе предлагают целый набор «бегств» в разные направления: хочешь — носи ирокез, покрашенный в любой цвет; хочешь — делай татуировки по всему телу; хочешь — носи железные заклёпки и цепи. Это всё есть разные формы суррогатного бегства.
Допустим, человек не удовлетворяется этим, тогда он может пойти в серьёзные фанаты, которые рубятся кастетами друг против друга на футбольных матчах. Также есть возможность стать анархистом, антиглобалистом. Но эти все варианты тоже предусмотрены матрицей, потому что они не являются истинно радикальными и революционными — это всё симулякры радикализма. Эти люди, находящиеся в одной из приведённых выше категорий, выступают за всё хорошее против всего плохого. Их проблема в том, что они изначально принимают концепцию блага, которое является социальным. И как только начинается мышление в таких категориях, они тут же оказываются «на крючке», потому что все ключи от их ценностной системы в руках у тех, против кого они выступают. Эти «пластмассовые» радикалы не могут победить, ибо власть имущие владеют тайнами их психики, они смоделированы по их проекту. И эти маленькие акты неповиновения есть некий люфт, который им позволителен для того, чтобы система ходила. И здесь можно играть: где-то зажать, где-то немного отпустить. Существуют пермиссивные периоды, когда низам разрешают ходить чуть вольготнее, носить майки на пупке и т. д. А потом наступает время, когда всё ужесточается и вчерашние модели беззаботного поведения порицаются. Это всё тактики власть имущих.
Единственный способ вырваться на свободу и понять, что есть свобода вообще — это фундаментально сменить ценностные ориентиры, вернуться к политической теологии. Понять, что человечество является инструментом провиденциального замысла. И ставка в истории, как в некой игре, является победа того, чьи смыслы верные. Смыслы тех, кто являются хозяевами дискурса, кто формирует матрицу для огромного числа людей или смыслы для тех, кто хотел бы, чтобы их жизнь приобрела значение и не была бы пылью на ветру. Потому что те люди, которые выступают за всё хорошее — есть энтропия этой пыли, они пройдут и исчезнут как рабы, строившие пирамиду. А мы хотим, чтобы в человеческую жизнь вернулся смысл, независимый от клуба господ.
М. Ч.: Гейдар Джахидович, существуют определённые ценностные ориентиры, которые являются императивом для тех людей, полагающих себя культурными. Но очевидно, что мотивационная база этих ценностных установок явно недостаточна для того, чтобы ради неё совершить волевой акт и даже пожертвовать жизнью... Антагонистом в данном случае выступают лица, чьей мотивационной платформой является религиозный фактор. Недаром Лев Гумилёв говорил: «Я презираю интеллигенцию, потому что я солдат, а не интеллигент». И вот учитывая современные тенденции постмодернистской культуры, которая всё-таки разъедает часть исламского мира, как вы полагаете, как можно мусульманским странам этому противоборствовать?
Г. Д.: Между всеми людьми проходит фундаментальный водораздел: теми, кто хотят жить и теми, которые принимают смерть, как высшую правду. Те, которые ориентированы на то, чтобы просто жить, могут как угодно быть умными и культурными, но они переосмысливают все культурные коды и символы в единственном жизнеутверждающем ключе. Они думают, что речь постоянно идёт о вечном человеке. Например, для них может существовать какая-то фреска, изображающая Деву Марию, да приветствует её Всевышний, они говорят, что под видом Девы Марии художник изобразил какую-то свою знакомую или возлюбленную — всё это есть проявления менталитета либералов. Они всегда ищут полюс банального, ограниченного и не выходящего за рамки сугубо человеческого. Представителями профанического мышления всё сакральное возводится в ранг пошлости. Но есть совершенно иной человеческий тип, который принимает смерть не потому, что он не верит в вечность души, а потому, что он верит в смерть как конец, в то, что «бульканье» биологической магмы будет рассечено дамасской сталью и придёт финал, который касается каждого из нас, всей человеческой истории и смыслов. Человек, который рождается в какой-то конфессии — он может даже и не сомневаться про себя в том, что он верующий. Молиться, совершать религиозные обряды, но по сути быть либералом, ибо он полагает, что всё, во что он верит — это посвящено жизни. Это есть пафос бесконечной пролонгации одного и того же, гомеостазис. И таким образом, религия понимается в терминах безопасности. Но есть совершенно другое: абсолютная внутренняя сосредоточенность на прорыве, то есть наличие понимания того, что всё, что может быть испытано — это имеет смысл только в отношении к тому, что это конечно. И это уже совсем другой пафос. Внутри одной конфессии или одной общины могут быть люди первого или второго типа. Современная система обыденного существования даёт людям жизнеориентированного варианта предельно проявлять свою волю к банальному. Поэтому в любом контексте мы находим два этих типа, между которыми будет большая конфронтация в масштабах всего человечества.